Libmonster ID: U.S.-1088
Author(s) of the publication: А. С. Лукомский

Меня как-то один мой знакомый упрекал за варварство, за возможность охотиться весной и убивать дичь в любовный период.

Я никогда много не убивал ни селезней, ни тетеревов; прекращал охоту на них после второй жертвы. Но должен сказать, что вся обстановка так чарующе красива, что отказаться от нее я никогда не мог. Ограничиться же только тем, чтобы смотреть - это не быть охотником.

Закончив охоту на селезней с привязанной уткой, я обыкновенно садился в плоскодонную лодку, которую направлял Максим. Мы объезжали кусты и подъезжали к отмелям. Между кустов иногда вырывались селезни, и я по ним стрелял.

На отмелях мы находили турухтанов. Эти птицы (порода куликов) в своем весеннем оперенье (самцы) очень красивы. Иногда можно было наблюдать очень забавные бои между самцами-турухтанами.

Охота на турухтанов на Сейме не бывала никогда прибыльной. В лучшем случае удавалось убить 4-5 турухтанов. Но поездка по разливу в лодке, при общей весенней обстановке, была сама по себе очень приятна и интересна.

Иногда я с покойным Александром Михайловичем Драгомировым (дядя "Коля") и с Андреем отправлялись летом в долину Сейма на целый день. Однажды к нам присоединился и двоюродный брат Драгомировых, Горовой. Горовой был слишком грузным для болотной охоты, и мы предвидели, что он будет больше нас тянуть к телеге с закуской, а закуски на этот раз и Горовой и Андрей (по особому заказу и наставлению дяди Коли) набрали много. Выехали мы чуть свет. Доехав до известных нам хороших мест, мы разошлись, условившись о месте сбора, куда был направлен наш "обоз". День выдался удачный и в смысле погоды и в смысле обилья дичи. Я стрелял хорошо, и часам к 11 утра сумка ягдташа и все наружные ремешки с колечками были наполнены бекасами и дупелями. Пора было двигаться к месту сбора, да и собака устала и уже плохо работала.

Придя на сборный пункт, я увидел уже всех в сборе. Около стога сена был разостлан ковер, на котором уже были разложены закуски, а над ним был устроен навес.

Александр Михайлович и Андрей Антонович также набили много дичи и были довольны своей охотой. Горовой ворчал, что болото слишком


Продолжение. См. Вопросы истории, 2001, NN 1-6.

стр. 92


вязкое и что его постигла неудача: он убил всего 4-5 штук дупелей и бекасов. Но видно было, что он уже успел несколько поохотиться на закуску.

С аппетитом поев и напившись чаю (в этих случаях всегда брали с собой самовар), мы легли поспать. Проснулись только часам к четырем; выпили еще по стакану чаю и решили обойти новые места. Горовой объявил, что устал и останется при "обозе". Только отошли мы шагов 50 от нашего привала, как мой Марс потянул и замер на совершенно сухой полянке, окаймленной узкой полоской камышей, росших вдоль болотистой канавки. Александр Михайлович и Андрей высказали предположение, что, вероятно, Марс стал по перепелу или по коростелю. Но стойка показывала, что дичь более "серьезная". Марс весь дрожал и, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, нервно втягивал в себя воздух. Было ясно, что "кто-то" сильно наследил и сильно пахнет. Я подошел к Марсу и стал внимательно всматриваться в траву по направлению его стойки. Наконец увидел, шагах в 15 от Марса, высунувшуюся из травы головку птицы, внимательно смотревшую на собаку. Я пригляделся и решил, что это коростель. Показал на видневшуюся в траве головку Александру Михайловичу и Андрею; они также решили, что это коростель. Я сначала не хотел стрелять и стал отзывать Марса, но последний почти припал к земле и еще нервней вытянулся на стойку. Что за оказия? Я решил выстрелить. Грянул выстрел; на земле запрыгало несколько подбитых птиц, и оттуда же с треском поднялся громадный выводок куропаток, не менее 20 штук. Я так ошалел, что второй раз выстрелил и сбил еще одну куропатку только после того, как рядом со мной загремели выстрелы Александра Михайловича и Андрея и упало несколько подбитых ими куропаток. Закончили мы наш охотничий день на болоте охотой на куропаток, табун которых после наших выстрелов разлетелся (рассыпался) в разные стороны.

Вспоминаю очень удачные охоты на дупелей и бекасов в окрестностях Меджибужья, куда я ездил подряд три года на специальные кавалерийские сборы. Обыкновенно под вечер я и командир 1-го эскадрона Ахтырского полка, Ольшанский, оправлялись на бричке к "исторической" мельнице 1 и там отлично охотились на длинноносых красавцев.

Несколько раз, обыкновенно между 5 и 10 июля, я ездил в имение графа Ржевусского поохотиться на гусей. В его имении был громадный заросший камышом и травой пруд. Пруд предназначался исключительно для охоты, и его никогда не чистили. Этот пруд, длиной около трех верст, находился среди полей, вдали от селений.

Весной оседали там пролетные гуси и всевозможные утки.

На охоту на гусей обыкновенно выезжали два раза в день: утром и под вечер. Утром, сейчас же после восхода солнца, на плоскодонной лодке охотник скользил по озеру среди зарослей камыша. Гусей было много, и выводки срывались то с одной, то с другой стороны. Охота была очень интересная и прибыльная.

Перед заходом солнца на лодке становились где-либо в камышах. Гуси подымались с разных сторон озера, сбивались в крупные стаи и летели на ночь на поля. Но перед отлетом на поля обыкновенно гуси делали несколько кругов над озером и налетали на притаившихся стрелков. Охота эта была менее интересна, но стрельба была интересной и подчас очень трудной.

Хорошая была охота на болотную дичь в имении князя Репнина в Яготине. Широкая болотистая долина, кажется, реки Уд, примыкала к чудному парку (хотя сильно заброшенному и почти превратившемуся в лес) и к громадному озеру, окаймлявшему этот же парк. Уток и бекасов была масса. Но как следует поохотиться мне там ни разу не пришлось: хозяева не были охотниками, а потому времяпрепровождение "было не охотничье". Чувствовалось, что если пропустишь завтрак, или обед, или какую-нибудь экскурсию, или верховую поездку, будет обида. Бывая там, я всегда спешил вернуться в усадьбу к завтраку.

стр. 93


Охота на вальдшнепов

Под Киевом на вальдшнепов мы охотились весной и осенью, при их перелете на север и на юг.

Весенняя вальдшнепиная тяга на широте Киева, где вальдшнепы на лето не оставались и не гнездились, была очень слабая: во время перелета на север, хотя вальдшнепы и задерживаются в подходящих лесах на несколько дней, но "тянут" еще плохо, не выбрав места для своей остановки на лето. Выстрелить два-три раза на вальдшнепиной тяге на широте Киева приходилось очень редко; хорошо если появятся за весь вечер один или два вальдшнепа.

Весенняя охота на вальдшнепов на широте Киева заключалась в другом: по охотничьему закону, не разрешалось охотиться весной на вальдшнепов с собакой, но не воспрещалось охотиться без собаки, то есть самому вытаптывать этого лесного красавца.

Под Киевом, на левом берегу Днепра, около артиллерийского полигона, были очень хороши перелески, и там бывали весенние вальдшнепиные высыпки, но не большие. Хорошо если за целое утро поднимешь двух-трех вальдшнепов.

Удобство же заключалось в том, что, выехав из дома в 5 часов утра и обойдя известные нам места, мы успевали вернуться в Киев к 9 часам утра и своевременно попасть на службу.

Весенняя же погода, масса анемонов (привозили мы домой целые букеты), красота свежераспустившейся лесной зелени- делали эти поездки чрезвычайно интересными и приятными.

Осенью же, при перелете вальдшнепов на юг, вальдшнепиные высыпки под Киевом были хорошие, и охота доставляла громадное удовольствие. Бывали, конечно, случаи, что за целый день мы не находили ни одного вальдшнепа, но обыкновенно охота была удачна, и я часто привозил с охоты 10-12 вальдшнепов. Больше 18 вальдшнепов мне не приходилось убивать.

Ездил я обыкновенно на охоту с Эрдели, Розановым и фон Коленом.

Осенняя охота на вальдшнепов доставляла массу удовольствий! Интересна сама охота, при условии, конечно, что собака хороша. Мой же Марс, а затем заменившая его Диана были великолепными охотничьими собаками, с прекрасным чутьем и хорошо выдрессированные; особенно хорош был Марс. Я его отлично знал, и по тому, как он тянул, я почти безошибочно мог определить, по какой дичи он тянет. Он же отлично понимал меня и слушался очень хорошо. Охотиться с ним было большое удовольствие. Затем - хорошо в лесу осенью. Масса красок и поразительно живительный воздух. Редко когда бывала на этих охотах скверная погода. Возвращался я домой усталый, но бодрый, набравшийся новых сил.

Из охоты на вальдшнепов в памяти сохранилось три случая.

Возвращаясь как-то с полевой поездки вдоль границы (я всегда брал с собой ружье и собаку), я приехал на конечный пункт - станцию Волочиск. На станции застал раньше меня приехавших Розанова и Колена. Они меня встретили и сказали, что, подъезжая в телеге к станции, они в соседнем небольшом леску подняли двух вальдшнепов и что поджидали меня, чтобы проехать пострелять вальдшнепов.

Я быстро снарядился, и мы покатили в лесок. Приехав на место, решили обойти лесок цепью, а мой Марс должен был всех обслуживать. Вскоре Марс потянул и стал перед Коленом. Константин Константинович промазал. Затем промазал Розанов. Оба мои компаньона стреляли в этот день из рук вон плохо и всех найденных в леску вальдшнепов (шесть штук) убил я. Все было закончено в какие-нибудь полчаса, и затем в ожидании поезда в Киев мы хорошо пообедали на Волочиском вокзале.

Другой раз я охотился один в казенном лесу, примыкавшем к станции Дарница. Я охотился на участке леса, лежавшего между двумя железными дорогами (на Курск и на Полтаву). Это место я знал отлично, и мне знакомы были все полянки, все приметные пункты.

стр. 94


День был великолепный, вальдшнепов было достаточно. Приехал я на охоту поездом из Киева и начал охоту часов в 12 дня. Убив что-то 10 или 12 вальдшнепов, я посмотрел на часы и увидел, что пора подаваться к станции. Солнце склонялось к горизонту.

Вот тут-то и случилась со мной странная история. Я заблудился. Как говорится, заблудился среди трех сосен. Как я ни старался ориентироваться, я никак не мог выйти к станции. Я понял, что я кручу на одном месте, описывая сравнительно небольшой круг. Начало темнеть. Выбрав, как мне казалось, правильное направление, я решительно двинулся вперед. В это время мой Марс сунулся в чашу и затем, зарычав, выскочил назад и, несмотря на мои приказания, решительно отказался идти вперед.

Не понимая, в чем дело, и думая, нет ли где-либо поблизости волка, я переменил патроны, вложил новые с картечью и сам полез в чащу. Пробравшись через кусты, я чуть было не наткнулся на висящего на дереве человека. Попробовав его рукой, я убедился, что передо мной давно окоченевший труп повешенного или повесившегося. В это же время как бы завеса спала с моих глаз, я узнал местность и понял, что мне надо идти на станцию совершенно в другую сторону.

Через какие-нибудь 20 минут я был уже на станции и заявил жандарму о своей находке. Пришлось проводить его и взятых им двух понятых к повешенному и присутствовать при составлении протокола. Едва-едва поспел к поезду, идущему в Киев.

Третий случай произошел 1 октября, если не ошибаюсь, 1901 года. Накануне была прекрасная погода; к вечеру посвежело и подул северный ветер. Я предложил С. Н. Розанову проехать на другой день в лес и поискать вальдшнепов. Выехали мы из Киева на извозчике часа в 4 утра. Погода стояла свежая, но хорошая. На полпути до лесной сторожки, от которой мы хотели начать охоту, пошел снег. Дальше - больше. Когда мы подъезжали к сторожке, снег валил сплошными хлопьями и земля была им покрыта почти на четверть.

Мы закусили и все же решили пойти в лес. Вальдшнепы были, но какие-то ошалевшие и, как Розанов выразился, "как собаки, отгребали лапками снег". Убив несколько вальдшнепов, мы двинулись назад к сторожке. Во время этого перехода я и Розанов были свидетелями очень интересного явления. Деревья были как бы на летнем положении, полные сока. Ветки еще с листьями и не выдерживали массы навалившегося на них снега и с треском ломались. В лесу стояла как бы пушечная стрельба; валились вниз громадные ветки и отламывались вершины деревьев. Добравшись до сторожки, мы переждали часа два и двинулись в обратный путь; но добрались мы до Киева по шоссе с громадным трудом: лесная дорога в нескольких местах была завалена падавшими деревьями и поломанными ветками.

Впоследствии я слышал, что этот ранний снег принес колоссальные убытки, портив многие леса.

Охота на серых куропаток

Всякий охотник-ружейник знает то нервирующее чувство, когда в ожидании взлета выводка куропаток стоишь в напряженном состоянии за собакой, вытянувшейся на стойке. Охота на куропаток одна из наиболее интересных охот. Если удачным дуплетом удастся "разбить" выводок куропаток, то последние разлетаются в разные стороны, и тогда вопрос заключается лишь в качестве собаки. Если собака выдержанная и с хорошим чутьем, то легко "подобрать" разлетевшихся куропаток, крепко засевших под кустиками или в густой траве. Но если собака плохая, трудно найти и поднять крепко залегших, напуганных птиц.

В прежние годы серых куропаток водилось очень много по всей Руси, а особенно в средней и южной ее части. Но уже в мое время на широте Киева и южней куропаток становилось все меньше и меньше. Были громадные районы, где они становились редкостью. Объяснялось это главным

стр. 95


образом тем, что зимой куропатки в поисках корма приближались к селеньям, и их легко было перелавливать при помощи сетей и всевозможных силков. Крестьяне беспощадно их вылавливали.

В больших имениях, где хозяева были охотниками и где велось охотничье хозяйство, с общим уничтожением куропаток боролись охраной охотничьих угодий и искусственным разведением куропаток. Но кроме того и сама природа вносила некоторый корректив путем перемещения куропаток из одних районов в другие.

Серая куропатка вообще не перелетная птица; она водится от довольно северных широт до самых южных. Как в Финляндии и Вологодской губернии, так и в Крыму и в Закавказье куропатки проводят на местах лето и зиму; выводятся они везде, где живут. Но в то же время бесспорно, что осенью (обыкновенно в октябре и ноябре) очень часто выводки куропаток сбиваются в более крупные стаи (соединяются в стаю несколько выводков), и такие стаи передвигаются на юг. Это можно очень часто наблюдать на побережье Черного и Азовского морей, где осенью появляются куропатки в районах, в которых их не было летом. Это же наблюдается часто и в средней полосе России, где часто в районах, в которых в течение трех-четырех лет не находилось ни одной куропатки, неожиданно появляется их довольно значительное количество. Я это наблюдал в Крыму и в Черниговской губернии (около Конотопа в 1903 г. появилось довольно много куропаток, и держались они в этом районе три года, а затем они опять исчезли). Куропатки, попавшие в новые районы, обыкновенно в них оседают, весной гнездятся и образуют новые выводки. По-видимому, это передвижение куропаток осенью к югу является некоторым атавизмом; вполне вероятно, что в старые времена и куропатки были перелетными птицами.

Как я уже сказал, на широте Киева куропаток было в мое время сравнительно немного, особенно в Киевской, Черниговской и Полтавской губерниях, в которых я больше всего охотился. Но все же иногда и в этих районах удавалось хорошо поохотиться на куропаток. Я уже отметил, что было несколько лет (примерно 1903-1906), когда появилось довольно много куропаток в Черниговской губернии. Но наслаждался я охотой на куропаток в имении Дмитрия Феодоровича графа Гейдена, в Сутисках, Винницкого уезда Подольской губернии. Там куропаток было очень много.

Дмитрий Феодорович сам не был охотником и позволял охотиться у себя на земле кому угодно. Корректив вводили старшие служащие (заведующий пивоваренным заводом, [заведующий] винокуренным заводом, [заведующий] паровой мельницей и управляющий). Они были охотники и старались других охотников не пускать. Но так как все они охотились почти исключительно на облавах на зайцев, козлов и лисиц, то куропатки сохранялись в почти полной неприкосновенности. Выводков было так много, что только если разбитый выводок рассаживался удобно, я шел его подбирать. Обыкновенно же, сделав по поднятому выводку два выстрела, я шел отыскивать новые выводки. Идя рано утром или под вечер по снятому хлебному полю вдоль рощи, поросшей густым крупным кустарником, удавалось за одну охоту поднимать до 15 выводков куропаток, выходивших из кустов поесть просыпанное на полях зерно. Был случай, когда я убил 60 куропаток за каких-нибудь три часа охоты. Куропаток было так много, что, прожив у Дмитрия Феодоровича целую неделю и охотясь на одном и том же участке (правда, площадь была равна примерно шести квадратным верстам) по два раза в день, я совершенно не замечал уменьшения количества куропаток.

Выезжал я на охоту в 6 часов утра и возвращался к 11 часам утра. После обеда, подававшегося в 12 l / 2 часов дня, и немного отдохнув, я ехал на охоту вторично в 4 часа дня и возвращался к 8 часам вечера к ужину. Охота была отличная, но недоставало компаньона. Только один раз (в год моей женитьбы, в 1912 г.) приезжал в августе в Сутиски брат жены, Михаил. Он был хороший охотник, но не менее охоты любил выпить и закусить. Всякая охота начиналась и кончалась закуской и обязательно закусывали еще среди охоты - на привале. Михаил Михайлович Драгомиров во время

стр. 96


закуски священнодействовал и засиживался; меня же более тянуло пострелять. Поэтому охоты с ним для меня не доставляли большого удовольствия. Засиживаться на привалах он любил отчасти вследствие своей грузности, не позволявшей ему много ходить.

Засидка на кабанов

В Волынской и западной части Подольской губернии было много кабанов. В конце лета, когда поспевала кукуруза, кабаны (правильней сказать, дикие свиньи) становились бичом для местных жителей. Они топтали и портили массу кукурузы. Они так были нахальны, что не боялись сторожей с трещотками. Местные охотники любили охотиться на кабанов по ночам на засидках (усаживались в лунные ночи на полянках около кукурузы и поджидали кабанов).

Я только один раз испытал эту охоту. Будучи на полевой поездке к северу от Каменец-Подольска, я получил предложение от одного из местных охотников "засесть" на кабанов. По его словам, кабанов была "масса", а ночи стояли полнолунные. Я соблазнился; со мною поехали на засидки еще Розанов и Колен. Ночь была, действительно, великолепная; было светло как днем, а воздух был прохладный, как говорят, ядреный.

Посадили меня на опушке леса. Передо мной была прогалина шагов в 75 ширины, отделявшая лес от кукурузного поля. Устроившись на складном стуле и облокотившись спиной об дерево, я стал ждать. Тишина кругом была поразительная. Так прошло около часа. Слышу, сзади что-то приближается; через несколько времени отчетливо слышу хрюканье; я замер. Но кабаны свернули куда-то в сторону, и я их перестал слышать; было очень досадно. Но вот опять какие-то звуки, и мне представилось, что какой-то крупный зверь ломится напрямик и быстро приближается; направление его хода прямо на мою спину.

От волнения пробегает по телу дрожь; я сжимаю в руках ружье, заряженное картечью, и жду кабана. Какой-то зверь совсем близко... И вдруг выкатывает на поляну шагах в 10 от меня. Я вскидываю ружье, но сейчас же с досадой его опускаю. "Крупный зверь" оказался зайцем. Я понял впервые, что ночью в лесу, при нервном ожидании, самый незначительный шум или звук кажется большим.

В это время вправо от меня прогремел выстрел. Как оказалось впоследствии, кабан вышел близко от охотника, нас пригласившего на засидки. Он промазал по кабану, хотя и уверял, что серьезно его ранил. Опять все успокоилось, наступила полная тишина. Вдруг издали до меня стали доноситься какие-то громкие крики; я ничего не могу разобрать. Шум и крики усиливаются, приближаются, но несутся не со стороны леса, а откуда-то сверху, приближаются вдоль лесной опушки. Прошло еще секунд 20, и над моей головой, очень низко, пронеслась громадная стая диких гусей. Да, ночью трудно разбираться в звуках!

Вообще же охота на "засидках" крайне интересна по обстановке, по впечатлениям. Редко она бывает удачной по той простой причине, что даже при полнолунье, когда кажется, что видно как днем, чрезвычайно трудно поймать зверя или иную дичь на мушку. Кажется, что светло, а как наведешь ружье на движущуюся массу, ничего не видишь и стреляешь более наугад, приблизительно.

В России на "засидках" охотятся: на севере на медведей-"овсянников", поджидая, когда медведь придет "сосать" овес; на волков на приваду (обыкновенно кладут тушу мертвой лошади); на зайцев на толоках, когда они пробираются ночью поесть зерно; на кабанов, когда они выходят на кукурузные поля или проходят к водопою (последняя охота была многими любима на Кавказе).

Охота на медведей и на волков очень трудна вследствие крайне развитого чутья этих зверей. Чтобы обмануть зверя, совершенно недопустимо придти к месту засады пешком, нужно приехать на санях и прямо из саней спрыгнуть на место, устроенное для засады.

стр. 97


Во всех этих охотах чрезвычайно интересны переживания в ожидании выхода зверя или другой дичи и ожидание подхода дичи на "верный" выстрел. Большое наслаждение дают и феерические красоты лунной ночи, когда все представляется фантастичным и волшебным. Но, повторяю, стрелять трудно. Впервые я убедился в трудности стрельбы в лунные ночи, задержавшись однажды на утином вечернем перелете, а другой раз - увлекшись охотой на куропаток, я дождался восхода полной луны. В обоих случаях казалось, что хорошо видишь пролетающую или подымающуюся птицу, и вскинешь ружье... и ничего не видишь. Мне удалось убить утку, а другой раз двух куропаток, когда они, так сказать, "налетели" на луну, то есть резко обозначились против луны.

Облавы

Облавы в киевском районе устраивались на козлов, волков, лисиц и зайцев.

Так как в тех районах, в которых мне приходилось бывать на облавах, охоты происходили главным образом в казенных лесах, то доставать загонщиков, из-за малого населения в них, было трудно и дорого. Я большей частью принимал участие в облавах, устраиваемых офицерским охотничьим кружком, на которые привлекались охотничьи команды. Охотничьи команды как загонщики были очень хороши, но мест охоты, бывших в нашем распоряжении, было немного.

Специального подразделения облавы на волков, козлов, лисиц и зайцев не делалось, а только в тех случаях, когда ожидались волки или козлы, давалось указание, что на первых двух-трех загонах первый выстрел может быть сделан только по волку или по козлу.

Волков в лесах было вообще много, но за время моего пребывания в Киеве мне ни разу не удалось участвовать на действительно удачной облаве на волков. Обыкновенно матерые волки уходили в стороны или прорывались через загонщиков. Только один раз из выводка волков вышло на линию стрелков три штуки молодых и один раз попалась старая волчица. Оба раза я видел зверей, маячивших перед охотниками, но мне стрелять не пришлось.

На облаве я только раз убил молодого волка, да и то совершенно случайно. Была назначена облава на зайцев вблизи от Киева, около артиллерийского полигона. Зайцев было не много, но мне в этот день чрезвычайно везло: из 8 зайцев, убитых до вечера, 6 пришлось на мою долю (а охотников было человек 12). На предпоследнем загоне вдруг загонщики, уже бывшие близко от стрелков, начали кричать: "Волк, волк". Вижу, действительно, выкатывает полным ходом волк. У меня в правом стволе был патрон с дробью N 3, а в левом- с дробью N 1. Я подпускаю волка шагов на 15 и стреляю ему под лопатку из левого ствола; он круто поворачивает назад и полным ходом уходит. В момент его поворота я посылаю второй заряд дроби N 3; волк только поджал полено (хвост) и наддал ходу. Я решил, что промазал или что дробь слишком мелка. Загон окончился, охотники стали подходить ко мне и укоризненно расспрашивать. Бывший на облаве С. Н. Розанов прошел вперед и через несколько времени крикнул: "Волк ранен очень серьезно; далеко уйти не мог". Я подхожу к Розанову, и он показывает на снегу следы волка и следы крови, которая явно сильно хлестала из раны. Мы решили пройти по следу. Прошли каких-нибудь 150-175 шагов, и я увидел волка, лежащего около куста и щелкающего зубами. С. Н. Розанов попросил разрешения пристрелить волка.

Более успешны и более интересны были облавы на козлов. Козлов было довольно много, и я настрелял их порядочное количество. Из охот на козлов помню только три случая. В первый раз мне до привала не везло. Было убито три или четыре козла, а я ничего и не видел. День был довольно жаркий, мы порядочно находились, и я устал. На привале я плотно поел и выпил несколько рюмок водки. На первом же загоне после привала я сел на землю около дерева... и заснул Долго ли спал, не знаю, но вдруг меня

стр. 98


что-то заставило проснуться. Голоса загонщиков были близко. В этот же момент я вижу двух козлов, выскочивших на полянку шагах в 30 от меня. Я невольно сделал резкое движение, козлы заметили и бросились в разные стороны; я навскидку сделал два выстрела- по одному, а затем по другому козлу. Оба они скрылись в кустах. Влево от меня раздался выстрел моего соседа. Значит, промазал! Я встал (стрелял сидя) и, злясь на свой сон, с нетерпением ожидал выхода загонщиков. В это время подходит мой сосед слева и сконфуженно говорит: "Александр Сергеевич, а ведь козел-то ваш. Я его добил. Вы ему отбили зад, и он на меня не вышел, а выполз". Только он это сказал, как из кустов справа раздается крик: "Ура, козел лежит!" Таким образом мои оба выстрела попали по назначению. На радостях я уступил козла моему соседу, признавшемуся, что его "только добил".

Другой раз это было на облаве в день, когда Ив. Ег. Эрдели, переведенный на службу в Управление инспекции кавалерии, должен был ехать в Петербург. Эрдели очень хотел побывать на последней для него облаве около Киева, но, так как утром у него было какое-то дело, он не мог выехать на охоту вместе с нами, а попросил у меня разрешения приехать на облаву верхом на моей лошади, как только закончит свои дела в Киеве. До полуденного привала он не приезжал. Мы решили, что он и не приедет. После привала мой номер пришелся против совершенно открытой большой поляны. Ясно было, что если в загоне и будет козел, он не пойдет по этому открытому месту. Я сел на пень совершенно открыто и закурил. Начался гон. Вдруг вижу, выходит легкой рысью на поляну козел и направляется прямо на меня. Я, с папиросой в зубах, застыл. Подпустив козла шагов на 30, я выстрелил. Козел упал как скошенный. В это время я услышал конский топот и увидел подъезжающего Эрдели. На следующем загоне он стоял рядом со мной. Как только начался гон, появился козел, который полным ходом шел по направлению к Эрдели. Выстрел, и козел упал. Этим Эрдели закончил охоту. Попрощавшись с нами и выпив на дорогу шкалик вина, он вскочил на лошадь и поехал в город.

Третий случай был на облаве в имении Дм. Феод. Гейдена, в Сутисках. Я стоял на опушке леса, лицом к лесу, через который гнали. Сзади была довольно широкая поляна с пнями срубленного леса. Загонщики были близко. Вдруг я слышу сзади какой-то подозрительный хруст; оглядываюсь и вижу шагах в 40 от себя великолепного козла (было восемь отростков на рогах), медленно, с опущенной головой идущего прямо на меня. Я выстрелил и положил его на месте. Явно, что это был шумовой, случайный козел. Но было совершенно непонятно, как он шел прямо на голоса загонщиков и как он не заметил меня, открыто стоявшего к нему спиной.

Лисиц на этих облавах попадалось много, и случались очень хорошие экземпляры. Почему-то охота с флажками на лисиц у нас не практиковалась. Вероятно, потому, что не было никого умеющего обкладывать лисицу.

Зайцев в лесной местности было сравнительно мало. Очень редко когда на ружье приходилось более двух зайцев. Мне лично только один раз при охоте в окрестностях Киева удалось убить 6 зайцев на одной облаве.

Более прибыльные облавы на зайцев были для меня облавы в Сутисках у Гейдена. Там зайцев было много, и мне удавалось несколько раз убивать по 12- 14 зайцев за одну облаву.

Дмитрий Феодорович, как я уже сказал, был не охотник, но был всегда рад, когда к нему приезжали поохотиться. Но когда я приезжал к нему зимой для облав на зайцев и лисиц, он как-то мне высказал, что он совершенно не понимает удовольствия подыматься чуть свет и пропадать в лесу целый день. Он сказал это с явным раздражением, и я сначала не понял, чем он так недоволен. Но в тот же день это выяснилось: его жена, Катя 2 , как-то соблазнилась поехать со мной на облаву, и охота ей так понравилась, что она подряд несколько раз ездила со мной на облавы. Таким образом, Дмитрий Феодорович оказался страдающим лицом, ибо Катя, собираясь на охоту, его будила, и это его раздражало.

стр. 99


Охоты на волков с флажками

Я уже говорил, что в лесной части Конотопского уезда, к северу от Драгомировского хутора, было много волков в долине реки Сейма. Эта долина, покрытая во многих местах лесом и густым кустарником, с большими болотистыми пространствами, покрытыми камышом и зарослями, представляла много крепей, где волки чувствовали себя в полной безопасности и откуда они делали набеги в разные стороны, чтобы "резать" скотину.

Нахальство волков бывало очень большое. Я помню, как в июне 1902 г. несколько волков забрались ночью на Драгомировский хутор. Ночью был дождь, и утром по следам можно было видеть, что волки побывали в саду около самого дома и что один волк прошел вдоль дома под самыми окнами. В эту же ночь волки забрались в сарай (шагах в 300 от хуторского дома) перерезали несколько из запертых там овец и одну из овец утащили в лес.

Другой раз, подъезжая зимой, утром, к Драгомировскому хутору, я заметил шагах в 75 от гребли, по которой ехал, лежащую на снегу большую собаку. Обратив внимание на большие размеры собаки и на здоровенную морду, я велел кучеру остановить лошадей. Каково же было мое удивление, когда поднявшаяся "собака" оказалась матерым волком, спокойно направившимся к лесу.

Переговорив с Андреем Антоновичем и нашим "егерем" Максимом, я решил завести флажки (длинная веревка с пришитыми аршина на полтора один от другого красными кумачовыми флажками; веревка с флажками наматывалась на особую катушку, и ею окружалась местность, где предполагался зверь).

Максим скоро наловчился обкладывать волков, и мы многократно и очень успешно на них охотились. Расскажу несколько случаев.

На Рождественских праздниках, кажется, 1909 года, Александр и Андрей Драгомировы, Соня, я и дети собрались у Софии Абрамовны в Конотопе, в ее городском доме. На второй или третий день праздника выдался прекрасный морозный день, и я с братьями Драгомировыми решили попытать счастья и поехать в лес, чтобы по следам где-нибудь поймать и обложить волков.

Объехали мы значительную часть леса, но нигде не могли выследить волков. Решили сделать привал, закусить и ехать домой. К тому же и погода стала портиться; пошел снег и должен был замести все следы.

Хорошо закусили и поехали домой. В передних санях ехали я, Александр Михайлович и Максим; во вторых санях- Андрей Михайлович и Андрей Антонович.

За завтраком Андрей Михайлович, никогда не бывший на охотах на волков, высказывал свое большое огорчение, что охота вышла неудачной.

На обратном пути, вспоминая огорчение Андрея Михайловича, я предложил Александру Михайловичу и Максиму выбрать какой-нибудь крепкий лесной остров и на "ура" его окружить флажками и прогнать. "Может быть, если не волка, то хоть лисицу захватим", - закончил я. Александр Михайлович и Максим согласились. Выбор наш остановился на участке леса (скорей мелколесья), очень крепкого, расположенного отдельным островом на болоте долины Сейма. Максим сказал, что волки очень часто останавливаются на этом участке, где их никто не тревожит и откуда им удобно делать набеги в разные стороны. Кроме того, этот лесной остров находился довольно близко от места, куда незадолго перед тем для приманки была Максимом положена туша дохлой лошади.

Подъехав к этому лесному острову, мы остановились и сказали о нашем решении Андрею Михайловичу и Андрею Антоновичу. Было решено сейчас же кинуть жребий и стать на места. Максим должен был возможно скорей окружить остров флажками и на лыжах единолично начать гон в нашу сторону.

Первым на крайнем правом фланге стал Андрей Михайлович, вторым стал Андрей Антонович, затем Александр Михайлович и, наконец, я - на левом фланге, около опушки большого леса.

стр. 100


Прошло томительных минут 50; погода опять исправилась: появилось солнце и все кругом заблестело. Перед нами тянулись довольно редкие кусты, было видно далеко вперед, а вправо я видел всю линию стрелков. Но вот раздались звуки трещотки и отдельные, отрывистые выкрики Максима. Напряжение усилилось. Я превратился весь во внимание... Вдруг впереди справа что-то мелькнуло, затем опять, и эти две мелькнувшие движущиеся фигуры направились прямо на Андрея Михайловича. Прошло несколько минут, и я отчетливо вижу, как два волка, медленно пробираясь, очутились шагах в 50 от Андрея Михайловича. Но почему нет выстрелов? Томительно прошли несколько секунд, и раздались два резко прозвучавших выстрела. Я видел, как волки метнулись назад и полным ходом скрылись в кустах.

"Промазал, и волки уйдут", - с досадой я подумал. Но вот далеко впереди опять что-то мелькнуло, и я увидел одного из волков, полным ходом пересекающего лесной остров по направлению к большому лесу. Я был уверен, что напуганный волк перемахнет через флажки и скроется в большом лесу. На всякий случай и чтобы лучше видеть, я выскочил влево к самым флажкам- и что же вижу? Здоровенный волчина, подбегая к флажкам, вдруг их увидел; он резко остановился и бросился влево, вдоль флажков, прямо на меня. Я подпустил его на 30 шагов и, от посланного мною ему прямо навстречу заряда картечи, он упал как срезанный.

Вернувшись на свой номер, я увидел через несколько минут второго волка, осторожно пробирающегося в направлении на моего соседа, Александра Михайловича. Волк выходит на чистое место и останавливается... Он шагах в 40 от Александра Михайловича, но выстрела нет. Я недоумеваю... И вдруг Александр Михайлович кричит: "Александр Сергеевич! Стреляй!" Волк от крика бросается в сторону и несется прямо на меня. Я его уложил в каких- нибудь 15 шагах от себя.

Спрашиваю Александра Михайловича: "В чем дело? Почему ты не стрелял?" - "Вышло совсем глупо, - отвечает Александр Михайлович, - я совершенно забыл, что у меня в руках бескурковое ружье и что предохранитель закрыт. Дергаю за собачки, а выстрела нет. Я и заорал, чтобы ты стрелял".

В большом огорчении был и Андрей Михайлович, пропустивший волков.

Когда мы вернулись домой, сын Сергей, которому тогда было не более шести лет, стал меня расспрашивать про охоту. "Дядя Коля (Александр Михайлович) убил волка?" - "Нет, не убил". - "Дядя Андрюша убил?" - "Нет, не убил". - "Андрей Антонович убил?" - "Нет, и Андрей Антонович ничего не убил". - "Ну, а ты, папа, убил?" - "Да, я убил двух волков".

Это произвело сильное впечатление на Сергея, и он бросился снимать с меня валенки. Затем я повел его в сарай, где уже лежали убитые волки.

В следующем году мы опять собрались зимой в Конотоп. Я решил взять на охоту на волков Сергея. Поехали Александр Михайлович, Андрей Антонович, я, Сергей и, конечно, Максим. Решили ехать на два дня с ночевкой в сторожке у лесника.

День выдался отличный, ярко светило солнце, и на свежем снегу хорошо были видны следы. Волчьих следов было много, но как мы ни кружили, везде видели выходные следы. Наконец, верстах в 20 от Драгомировского хутора, удалось обложить двух волков. Стали на номера и начался гон. Оба волка вышли на Андрея Антоновича. По одному из них он промазал, другого смертельно ранил и затем его добил.

Немного дальше удалось обложить еще одного волка. Но надо было спешить. Солнце склонялось к горизонту. Наконец, стали на номера, и Максим погнал. Сергей стоял передо мной с монтекристом в руках. На вид он был совершенно спокоен, но волнение выдавалось очень частым глотанием слюны.

Волк не вышел; становилось темно. Решили оставить этот участок леса окруженным флажками и ехать ночевать, с тем чтобы на следующее утро попытаться взять волка, если он не уйдет через флажки.

Приехав в сторожку, растопили громадную русскую печь и приступили к закуске. Настроение у всех было отличное.

стр. 101


Рано утром разбудил нас Максим и объявил, что "волк сидит в кругу и нас ждет". Максим сказал, что ночью подходили волки снаружи к флажкам и перекликались с волком, сидевшим внутри. Последний выл, но перемахнуть через флажки не посмел.

Обсудив вопрос о том, как надо гнать, мы решили перерезать стрелками круг посередине и гнать от наружи на середину. Но когда мы становились на номера, совершенно неожиданно столкнулись с волком. Он вышел на поляну шагах в 80 от Андрея Антоновича и, увидев людей, как молния повернулся и, перемахнув через флажки (люди оказались страшней!), скрылся в лесу.

Сергей был огорчен, что волк "удрал", но все же впечатление получилось сильное, и он был очень рад, что увидел все же волка.

В один из хороших зимних дней я и Александр Михайлович решили проехать в лес и попытаться обложить волка. Накануне и ночью шел снег и была отличная пороша.

Вызвали Максима, прихватили Андрея Антоновича и в розвальнях, запряженных парой лошадей, двинулись в путь. Довольно скоро наткнулись на свежие следы двух волков. Первые две-три крепи они прошли, но при осмотре следующей лесной крепи (обошли на лыжах) выходных следов не нашли! Сейчас же стали окружать этот лесной участок флажками и стали на номера: я на правом фланге на лесной перемычке между двух болот; Александр Михайлович - посередине, на склоне одного из холмов, покрытом густым лесом и кустарником; Андрей Антонович - на левом фланге. Максим погнал.

Прошло каких-нибудь три-четыре минуты, и я увидел матерого волка, полным ходом идущего прямо на Александра Михайловича. Но волк уже совсем близко, а выстрела нет. Волк уже поравнялся с Александром Михайловичем, а выстрела все нет. От меня до волка шагов 60. Я решаю, что Александр Михайлович "прозевал", и вскидываю ружье, но в это время раздается выстрел и волк перевертывается через голову.

Александр Михайлович потом объяснил, что ему вперед было стрелять неудобно: пришлось бы высунуться из-за дерева, и он, боясь вспугнуть зверя, решил дать ему пройти линию стрелков.

Второй волк вышел между Андреем Антоновичем и Александром Михайловичем, но вне их выстрела (они стояли далеко друг от друга). Услышав выстрел, этот волк поддал ходу и перемахнул веревку с флажками. По- видимому, он наткнулся на флажки неожиданно для себя и, вероятно, перепугавшись, кубарем покатился через голову, перескочив веревку и флажки. От страха же он оставил на снегу длинный след мочи.

Зима 1907 года. Андрей Антонович сообщил из Конотопа, что волков много. Я дал указание обложить волков и прислать мне телеграмму. В Киеве я предупредил нескольких моих приятелей, и мы решили ехать немедленно по получении телеграммы.

Это совпало с моим назначением начальником штаба 42-й пехотной дивизии, и я принимал штаб от полковника Карцева, назначенного командиром полка. В первый же день приема, около трех часов дня, жена сообщает мне по телефону, что из Конотопа от Андрея получена какая-то странная телеграмма. Имеется в телеграмме только одно слово: "Готово". Я ответил жене, что для меня все понятно и что вечером я еду в Конотоп.

Пошел я к полковнику Карцеву и попросил сделать перерыв приема штаба на один день. Он запротестовал, говоря, что его это не устраивает. Он не был охотником.

Я обозлился, но не настаивал и решил ехать в Конотоп на следующий день. Предупрежденные мною приятели отказались ехать, говоря, что нет никакой надежды, чтобы волки в ожидании нашего приезда сидели двое суток окруженные флажками.

На другой день вечером, закончив прием штаба, я поехал в Конотоп. Поезд пришел туда в 4 часа утра. Лошади меня ждали на вокзале. Подъезжаю к Драгомировскому дому, звоню. Дверь открывает мрачный Андрей Антонович и едва отвечает на мое приветствие. Принес он мне в столовую

стр. 102


кофе и на вопрос: "Как волки?" ответил: "Вы бы приехали еще через сутки! Что можно ответить на ваш вопрос? Третьего дня Максим окружил флажками целую волчью стаю, не меньше 12 штук, а остался ли теперь в кругу хоть один волк, я не знаю. Думаю, что не стоит и ездить". Я чувствовал себя сконфуженным и сказал Андрею, что все же надо попробовать. "Ну попробуем", - ответил Андрей.

Напившись кофе и переодевшись, я и Андрей поехали в лес. Стоял изрядный мороз, было 18 холоду.

Подъезжаем к окруженному флажками участку леса. Появляется Максим и тихим голосом докладывает, что до прошедшей ночи все волки (не меньше 12 штук) оставались в кругу, что ночью к флажкам с наружной стороны подходила другая волчья стая, что видно по следам; что волки перепрыгивали через веревку с флажками в одну и другую сторону, но что наследили так, что он, Максим, ничего разобрать не может, но думает, что все же волки в кругу есть!

Нас было всего два стрелка: я и Андрей. Стали мы шагах в 150 друг от друга. Вправо от меня Максим убрал флажки- также шагов на 150, но, дабы волки не прорвались в эти ворота, повесил на дерево шагах в 75 от меня, совершенно открыто, свой полушубок, сказав, что на лыжах ему будет тепло и без полушубка.

Максим и еще двое крестьян начали гон. Как только начался гон, я увидел матерого волка, медленно пробирающегося из лесу. Полушубок Максима не помог, и волк ушел, пройдя мимо меня шагах в 90. Я, конечно, не стрелял. Только я проводил глазами волка, как вижу второго, идущего по следу первого. Неужели и этот уйдет? Но нет, этот волк, по-видимому, заметил на дереве что- то странное и свернул в мою сторону. Когда он приблизился ко мне шагов на 40, я его положил. В это же время раздался дуплет Андрея Антоновича. Оказалось, что на него вышло два волка, но он по ним промазал. После его выстрелов еще три волка проскочили мимо него, но уже на дистанции вне выстрела.

Таким образом, в кругу все же оказалось семь волков! Мои приятели были в полном отчаянии, что отказались ехать на охоту.

Облавы вне Киевского района

Из "дальних" моих выездов на охоту из Киева стоит отметить два: один под Ковель, а другой - к Лунинцу, в долину реки Припяти.

Не доезжая от Киева до Ковеля, примерно в районе реки Стырь, тянулись большие казенные леса. В этих лесах было много кабанов и попадались лоси. Кабаны были местные, а лоси заходили с севера, из Пинских трущоб. Охота на кабанов была обеспечена, а на лосей - все зависело от случая. Поэтому всегда говорили: "Едем на охоту на кабанов". Устраивал облавы местный лесничий, страстный охотник, но плохой организатор охот. Последнее влияло на то, что никогда вперед нельзя было быть уверенным, что охота будет успешна. Портило эти охоты и то, что приглашение на охоты исходило от этого лесничего, совершенно не умевшего "подбирать" состав приглашаемых. Звал он на охоту очень широко знакомых и незнакомых из Киева, Житомира, Ровно, Ковеля и местных помещиков. Наезжало на охоты довольно много публики, и самой разнообразной; приезжали и господа, который главный интерес в охоте видели в хорошей закуске в лесу с обильным возлиянием. Отсюда понятно, что эти охоты не всегда бывали приятны, но на них ездили, так как кабанов было действительно много.

Помню одну из таких охот. Приехало на охоту человек десять. На этот раз публика подобралась вполне приличная. Из Киева приехали Розанов, я и граф 0'Рурк. Из Ковеля приехал полковник Генерального штаба Острянский с еще каким-то офицером; из Житомира приехал вице-губернатор, фамилии которого не помню; из помещиков (было несколько человек) помню графа Потоцкого, местного магната и знаменитого стрелка, и полковника Бенуа (командира Ахтырского гусарского полка), именье

стр. 103


которого примыкало к казенным лесам, где устраивалась охота. Лесничий, устроитель охоты, нам сказал, что, так как мы приехали на охоту на два дня, он на этот раз сорганизовал облаву так, что мы захватим лучшие кабаньи места.

Погода была очень хорошая. Лежал в лесу небольшой снег, и температура была 2-3 градуса холода. Оба дня были солнечные, и в лесу было очень красиво и приятно.

На первом же загоне, в первый же день охоты, на меня вышел одинец (старый, здоровенный кабан). Но или я стоял неспокойно, или вообще чем-либо привлек внимание кабана, но он заметил что-то неладное: я сначала услышал впереди подозрительный хруст сухих ветвей, а затем увидел шагах в 80 от себя здоровенную кабанью голову, выдвинувшуюся из кустов. Замер я, но остановился и кабан, пристально глядя в моем направлении. Так мы простояли несколько секунд. Решив, что кабан видит или чует что-либо неладное, и опасаясь, как бы он не удрал, я стал медленно в него прицеливаться из моего прекрасного двуствольного штуцера. Видна была только голова. Я прицелился ему между глаз и выстрелил. Прогремел выстрел, и кабан, метнувшись назад, скрылся. На снегу не было ни капли крови; ясно, что я промазал.

В следующем загоне на меня выкатила полным ходом здоровенная свинья в сопровождении четырех поросят. Первый выстрел я сделал, когда свинья была от меня шагах в 15; свинья шарахнулась в сторону, я выстрелил вторично, но безрезультатно. Поросята, подбежав ко мне почти вплотную, бросились за матерью. На снегу опять ни одной кровинки.

После дневного привала был устроен еще один загон. На меня вышли две свиньи среднего размера, и опять промахи из обоих стволов. Я был в полном отчаянье и не знал, чем и объяснить мои промахи. Мне казалось, что я спокойно и хорошо прицеливаюсь; ружье, я знал, бьет хорошо. В голову пришла мысль, что или мушка слегка сдвинулась, или патроны плохо приготовлены. Решил проверить стрельбу ружья, выстрелив в цель.

Охота в этот день была закончена часа за полтора до темноты, так как лесничий решил устроить небольшой пикник на выбранном им, как он сказал, очень красивом месте. Приехали мы на это место еще засветло. Место было действительно красиво: мы расположились на холме, на опушке большого соснового леса, и под нами далеко тянулось мелколесье.

Я прежде всего достал у какого-то лесника кусок доски (он, вероятно, выдрал его из саней), очертил на нем небольшой круг, прикрепил к дереву и с дистанции 50 шагов сделал четыре выстрела. Оказалось, что все четыре пули легли рядом у центра круга; расколотая дюймовая доска в местах попадания пуль ясно показывала, что пули действовали сильно и очень разрушительно. Значит, виноват я сам; значит, только не замечаемое мною волнение было причиной плохой стрельбы. Было, конечно, досадно, но я утешал себя тем, что исправлюсь на другой день охоты.

Смотревший на мою стрельбу в цель граф Потоцкий сказал: "А вы стреляете хорошо". В этой фразе мне показалось, что я слышу иронию, и я решил показать Потоцкому, что я и по зверю стреляю хорошо.

Чудный вечер, веселая компания вокруг костра, охотничьи рассказы и воспоминания, а также хорошая закуска исправили мое настроение. Охота была в общем удачна. Было убито четыре или пять кабанов и свиней, все были веселы. До сих пор вспоминаю приятное вкусовое ощущение от поджаренного на вертеле на костре свиного сала, копчушек, а затем отлично приготовленный шашлык, сдабриваемый хорошим красным вином.

На обратном пути к дому лесничего, где мы должны были провести ночь, я решил подшутить над Розановым, который хвастался, что он знаток хороших сигар. Он знал, что у меня были хорошие сигары, и, когда мы после пикника сели в сани, он попросил меня угостить его сигарой. Я ему сказал: "Хотя на воздухе грех портить очень хорошую сигару, но, так и быть, я вас угощу очень хорошей сигарой. Такой сигары я вам еще никогда не давал, я случайно достал ящик изумительно хороших сигар". После этого я дал ему грошовую сигару из купленных мною недавно перед

стр. 104


тем на австрийской стороне около Подволочиска. Розанов всю дорогу наслаждался и на другой еще день меня благодарил за "чудное угощенье".

Только в Киеве я ему признался в моем некрасивом поступке. Он, по-видимому, тогда рассердился, но объявил, что все же сигара была хороша.

На следующий день на первом загоне мне пришлось стоять между графом Потоцким и полковником Острянским. Когда шли становиться на номера, лесничий нас предупредил, что, судя по следам в загоне, кроме кабанов надо ожидать и лосей. Граф Потоцкий, обращаясь ко мне, сказал:"Надеюсь, что по движущейся цели вы будете сегодня так же хорошо стрелять, как вы стреляли вчера в мишень". Я ответил: "Постараюсь не мазать, но думаю, что нет такого стрелка, который мог бы с уверенностью сказать, что он не промажет".

На это Потоцкий сказал: "Все зависит, конечно, от условий стрельбы; но я могу смело сказать, что по кабану или по лосю, раз он хорошо виден и на подходящей дистанции, я никогда не промажу". Я слышал, что Потоцкий славится своей стрельбой, но все же подумал, что он хвастается.

Стали на номера. Начался гон.

Прошло каких-нибудь две-три минуты, и я увидел, что среди сравнительно редких деревьев крупного леса, нас окружающего, впереди что-то мелькнуло, затем опять. Присматриваюсь и вижу, что на меня идет полным ходом лось, а несколько правей- крупный кабан. У меня создалось впечатление, что и кабан идет на меня. Кто выйдет первый? По ком стрелять? Лось вышел первым. Он шел полным ходом, прямо на штык. Подпустив шагов на 40, я выстрелил. Лось, взметнув массу снега, перевернулся через голову и только задергал ногами. В это время справа слышу выстрел графа Потоцкого. Оборачиваюсь и вижу, как кабан круто повернул назад и со всех ног бросился обратно в лес. Подходят загонщики. Я так обрадовался промаху графа Потоцкого, что не удержался и, подойдя к нему, злорадно сказал: "А вы, граф, кажется, промазали?"

На это он мне ответил: "Поздравляю вас с прекрасным выстрелом по лосю; что же касается моего кабана - пойдемте посмотреть, в чем дело. Я промазать не мог".

Мы пошли вперед. Потоцкий, показывая на следы крови, сказал: "Пройдемте несколько вперед. Я уверен, что кабан где-либо близко лег; я ударил его прямо в грудь". Действительно, пройдя шагов 100, мы увидели мертвого кабана, лежащего около свалившегося дерева. Он получил пулю в грудь. Я был, к сожалению для себя, посрамлен.

На третьем и последнем загоне в этот день моим соседом слева оказался С. Н. Розанов. Стояли мы среди высокого соснового леса. Через несколько времени после начала гона я увидел маячивших впереди двух кабанов. Подвигались они вперед медленно и прямо на меня. Приблизившись ко мне шагов на 50, они остановились, но стали так, что один из них был совершенно закрыт толстой сосной, а от другого я видел только переднюю часть головы. Я подумал: "Выдвинись немного, и я тебя срежу". Кабан действительно выдвинулся вперед всей своей тушей и прислушался к гону. Я решил на этот раз не промазать. Хорошенько нацелившись под левую лопатку, я выстрелил. Кабан осел на землю и, лежа на животе, взбивал кверху снег своими задними ногами. "Готово", я подумал, и в то же время увидел, что второй кабан бросился вперед со всех ног. У меня промелькнула мысль: "Может быть удачный дуплет". Я пропустил кабана за линию стрелков и выстрелил. Но сейчас же увидел, что примерно на аршин выше кабана моя пуля отщепила от дерева кусок коры. Кабан ушел. В это же время случилось для меня что-то неожиданное. Мною сбитый кабан вдруг вскочил и полным ходом, шагах в десяти от меня, проскочил линию стрелков и скрылся в кустах вслед за другим кабаном. Я так растерялся, что совсем забыл, что рядом со мной, прислоненным к дереву, стояло второе ружье, заряженное картечью. По-видимому, моя пуля скользнула по позвоночнику кабана и временно его парализовала.

Вообще мне не повезло на кабаньих охотах. Кабаны на меня выходили, но я никогда ни одного кабана не убил.

стр. 105


После описанной охоты (это была моя последняя охота на кабанов) Соня надо мной смеялась, говоря, что я, когда она проходила мимо меня на нашей квартире, прищуривал левый глаз и мысленно прицеливался ей под лопатку.

Как-то зимой полковник Иван Николаевич Толмачев (командовавший тогда полком) заехал ко мне и предложил поехать на Рождественские праздники на охоту в имение генерала Витта (командовал 9-м корпусом). По словам Толмачева, Витт недавно купил громадное лесное именье недалеко от Лунинца, Минской губернии. В качестве приказчика в именье сидит хороший охотник, бывший вахмистр из полка, которым прежде командовал Витт. Генерал Витт сказал Толмачеву, что этот приказчик пишет, что в именье отличная охота на лосей, медведей, кабанов и волков. Витт сам не был охотником, но предложил Толмачеву собрать компанию охотников и поехать в его именье, где имеется хороший помещичий дом, который он предоставляет в распоряжение охотников.

Рассказ был соблазнительный, и я согласился поехать, хотя это было и далеко и надо было ехать не менее как на неделю.

На охоту собрались: Толмачев, генерал Шишковский (начальник штаба 9-го корпуса), граф 0'Рурк, Розанов, ротмистр Киевского гусарского полка, кажется, Семенов, и Мельников (впоследствии волынский губернатор). В последнюю минуту к нам присоединилось еще два офицера.

Выехали мы почему-то (теперь не помню) не через Сарны и Лунинец, а кружным путем через Бахмач и Гомель. Конечной станцией была небольшая станция не доезжая двух перегонов до Лунинца. От этой станции надо было ехать на лошадях 75 верст. Во время довольно длинного переезда (кажется, не меньше суток) мы навязывали на бечеву куски бумазеи, чтобы обкладывать зверя.

Когда мы приехали на конечную станцию (был вечер), нас уже ждали несколько саней, приготовленных распоряжением виттовского приказчика. Сели и поехали; но скоро начались неприятности. Зима еще не установилась как следует, последние дни стояла оттепель, и дорога по гатям и по болотистой почве была убийственной. Несколько раз лошади проваливались или выбивались из сил волочить за собой сани не по снегу, а по грязи. Приходилось выходить из саней, помогать вытаскивать лошадей, подталкивать сани. Среди ночи пришлось остановиться на привал в небольшой встречной деревушке. Встретивший нас на станции приказчик предложил зайти в избу, сказав, что сейчас он устроит чай.

Я вошел в избу, но уже через несколько минут выскочил обратно и предпочел ожидать дальнейшего путешествия сидя на завалинке. Изба (по словам приказчика, "лучшая в деревне") оказалась курной. Спертый воздух вперемешку с гарью от печки без труб (в курных избах дым от печки шел прямо в избу и выходил через отверстие в крыше) положительно не позволял дышать. А тут я еще услышал плаксивый голос кого-то из крестьянских детей: "Мамка, вша заела". Я побоялся и прокоптиться и набраться насекомых.

Часа через полтора двинулись дальше. Часов в 8 утра, среди леса, нас остановил какой-то верховой. Оказалось, что это помощник приказчика, который по уговору с приказчиком устроил нам по дороге в именье охоту на медведя. По словам наших новых хозяев, в полуверсте от места, где мы остановились, была "верная" медвежья берлога. Мы, конечно, с радостью согласились на устройство неожиданной для нас облавы на медведя. Стали на номера. Собранные заранее загонщики погнали. Но голоса загонщиков совсем уже приближаются, а зверя никакого нет.

Слышим крики: "Зверь ушел!"

По словам помощника приказчика, берлога оказалась пустой. Мы решили проверить. Прошли вперед и действительно увидели берлогу, еще теплую. Кругом было много волчьих следов и след улепетывавшего медведя. Ясно, что за несколько часов до нашей охоты поохотились на небольшого медведя волки. Волков, по-видимому, была крупная стая, и они погнали медведя.

стр. 106


Приехали мы к помещичьему дому де Витта только к вечеру. Там нас ожидали два крестьянина, явно браконьеры, которые должны были сорганизовать облавы. От де Витта приказчик получил письмо, в котором давалось указание нас всячески ублаготворять и было сказано, что он, де Витт, как владелец именья предоставляет нам право, вопреки закону об охоте, стрелять козлов и коз (охота на козлов разрешалась законом только до 1 ноября) и лосих (закон указывал, что за убитую лосиху виновный уплачивает в казну 500 рублей). Я первый запротестовал, сказав, что мы должны придерживаться закона. Не думал я тогда, что скоро сам нарушу закон.

После ужина приказчик нам сказал, что браконьеры знают две медвежьи берлоги, но не хотят их показывать; он советовал угостить их хорошенько коньяком и постараться уговорить продать берлоги. Взялся уговорить браконьеров сначала Толмачев, а затем Мельников. Но как они ни вливали в здоровенных мужиков драгоценный коньяк, ничего не выходило. Мы предлагали за каждую берлогу по 100 рублей (цена невиданная для тех мест), но браконьеры только мотали своими бородами. Наконец старший из них, слегка подвыпив, сказал: "Вот что, господа мои хорошие, сколько ни предлагайте, хоть по 500 рублей за берлогу, все равно не покажем берлог. Расчет у нас другой; он простой и для нас много выгодней, чем продавать вам берлоги. Дело в том, что наш минский губернатор, господин Эрдели, охотник и особенно любит охоту на медведей. Мы уже послали ходока в Минск с предложением предоставить ему эти две берлоги. За берлоги мы ничего с него не возьмем, а... попросим только устроить нас лесниками в казенный лес. А как будем лесниками, мы за эти берлоги заработаем в один раз не 200 или 300 рублев, а получим верный ежегодный заработок не меньше как по тысяче рублев".

Расчет хитрых и жуликоватых мужиков был верный, и возражать не приходилось.

Первая облава была на следующий день. Устроено было в этот день два или три загона. Загоны были устроены втемную, то есть не знали, что можно ожидать, что попадется.

В первый загон я убил зайца (это был единственный заяц, которого мы видели за все время охоты в этом районе); другими было убито несколько тетеревов, которых в лесу оказалось очень много.

Во втором загоне на стрелков вышли козлы и козы (штук восемь), но мы, помня наше заявление "соблюдать закон", не стреляли.

Между мной и графом 0'Рурком пролетела целая стая тетеревов. 0'Рурк, стреляя вперед, по направлению леса, бывшего от нас шагах в 50 (мы стояли на несколько возвышенном гребне, окружавшем этот участок леса и покрытом редким кустарником), сбил одного тетерева. Я стрелял уже за линией стрелков и чисто промазал.

Когда подошли загонщики, то один из них наклонился на опушке и поднял какую-то большую птицу. Затем, обращаясь ко мне и 0'Рурку, крикнул: "Ловко сбили. Кто из вас стрелял?" Когда он подошел, мы увидели в его руках великолепный экземпляр глухаря, у которого сочилась кровь из головы. По- видимому, одна дробинка угодила ему прямо в голову... Кто стрелял? По глухарю никто из нас не стрелял, но по направлению леса по тетеревам два раза выстрелил 0'Рурк. Ясно, что сидевший на дереве глухарь был убит случайной дробинкой от выстрела 0'Рурка. 0'Рурк был в восторге.

На третьем загоне долго пришлось ждать начала гона. Наконец послышались голоса загонщиков; в это время уже стало смеркаться. Внимательно всматриваясь вперед, я увидел, что что-то мелькнуло на снегу среди кустов. Смотрю, но разобрать не могу. "Что-то двигается по снегу довольно медленно, но что это? Лисица? Нет, не лисица. Заяц? Как будто нет. Это что-то проходит мимо меня шагах в 60 и направляется прямо на генерала Шишковского. Я решаю, что это заяц и что он по праву должен принадлежать Шишковскому. Я не стреляю. В это время из леса вылетает глухарь и тянет очень низко над головой Шишковского. Но

стр. 107


почему Шишковский по нему не стреляет? Не может быть, чтобы не видел. Я возмущаюсь, видя, что он предпочитает "зайца", в которого прицеливается, и пропускает глухаря. Раздается выстрел, "заяц" резко прибавляет ходу; второй выстрел- и "заяц" уходит. Загонщики приближаются. Я, возмущенный, подхожу к Шишковскому и говорю: "Как это вы, ваше превосходительство, предпочли зайца глухарю, да еще и промазали?" - "Какой там заяц. Это была рысь, а не заяц. Почему вы прозевали? У меня в ружье были патроны с мелкой дробью, так как я ожидал тетеревов, вот и пропустил рысь!"

Я бросился смотреть след. Да, это действительно была рысь, а не заяц.

Когда вернулись в усадьбу, я почувствовал себя плохо. Поставил градусник; оказалось больше 39. Горло сильно болело, и я ничего не мог глотать. Схватил я, по-видимому, гнойную жабу 3 . Не было ни доктора, ни лекарств. Я решил лечиться коньяком. Трое суток я ничего не ел, но выпил изрядное количество коньяку, которым полоскал горло. Через три дня я был здоров, но следующий день после первого дня охоты я провалялся дома (в усадьбе); болело горло, страшно болела голова и был сильный жар.

На второй день охоты мои компаньоны убили только несколько тетеревов. Когда они вернулись и сели ужинать, пришел один из "браконьеров" и заявил, что он обложил лосей, затянул их флажками и что на следующий день надо ехать их стрелять. Я решил также ехать. Меня отговаривали, но я настоял на своем. От места остановки саней нужно было идти довольно далеко на лыжах. Я тогда почти не умел ходить на лыжах, а потому страшно устал и, несмотря на мороз в 5-6, пропотел насквозь.

Минут через 20 после того, как мы стали на номера, начался гон. Прошло минут пять, и я услышал прямо перед собой в густом и высоком кустарнике изрядный треск. Явно было, что что-то большое ломило напролом. Страшное напряжение, теряешь расчет времени, секунды кажутся страшно длинными. Но вот совсем близко из кустов громадным скачком выскакивает прямо передо мной, шагах в 40, громадная туша. Мне представилось, что это лось с опущенной головой и с опущенными рогами. Я вижу правую его сторону, вскидываю штуцер и стреляю. Лось падает с перебитой в лопатке правой передней ногой, затем с трудом подымается и, ковыляя на трех ногах, проходит мимо меня. Я отчетливо теперь вижу, что это не бык, а громадная корова-лосиха. За ней выскочил и пошел на моего соседа, Семенова, молодой лось с небольшими рогами (один отросток).

Досадно, обидно, но делать нечего; надо добивать. Я прицеливаюсь и вторым выстрелом укладываю корову. Семенов убивает молодого лося. Лосиха (выпотрошенная) оказалась весом в 24 пуда. Мне было до слез обидно, что я так проштрафился и, как мне казалось, оскандалился чуть ли не на всю жизнь.

Больше мы облав не устраивали, а следующие два дня выезжали в лес на маленьких санках, чтобы с подъезда стрелять тетеревов. Ездить по лесу было очень приятно и красиво, но, как я ни старался, мне только раз удалось подъехать к тетеревам и убить одного. Задачливым оказался Толмачев; он привозил по 6-8 тетеревов. Умел ли он сам к ним подкрадываться, умел ли его подвозить его возчик, или просто ему везло... Это так и не выяснилось. Он нас уверял, что все дело в его уменье и знании тетеревиной повадки.

Рассказав, как я вылечился на этой охоте от гнойной жабы (ангины), я вспоминаю другой случай. Как-то зимой мы целой компанией собрались ехать в Семиполки на облаву на волков, лисиц и зайцев. Дня за два до охоты я расхворался бронхитом. Был жар, ломало, болела грудь. Благоразумие подсказывало, что надо высидеть дома, но охота соблазняла. Я решил ехать. Гостивший у меня в Киеве мой отец запротестовал и потребовал, чтобы я позвал доктора. Чтобы успокоить отца, я пригласил хорошего моего знакомого, старого и покладистого доктора Санницкого. Когда он приехал, отец рассказал ему про мое "сумасшествие" и попросил меня выслушать. Придя с доктором в мою комнату, я ему откровенно сказал, что

стр. 108


на охоту я поеду, но что прошу его не волновать моего отца и сказать, что ничего серьезного у меня нет. Санницкий меня выслушал и сказал: "У вас здоровенный бронхит; ехать на охоту просто безумие. Но я вас знаю, а потому, так и быть, покривлю душой". Отцу он сказал, что, конечно, мне лучше было бы посидеть дома, но раз я так хочу ехать, то можно и поехать, но надо быть на охоте очень осторожным. Я на охоту поехал.

Ночевали мы на почтовой станции в Семиполках. Меня знобило, и я даже бредил; Розанов, спавший рядом со мной, меня раза два будил. Стало рассветать, пора на охоту, а я себя чувствую препогано и жалею, что не послушался отца и доктора. Как быть? Я решил прибегнуть к сильному средству. Мороз стоял градуса четыре. Я позвал егеря и приказал приготовить у колодца два ведра воды и меня ждать. Сбросив белье, я, к общему удивлению, выскочил на мороз и приказал себя облить водой из двух ведер. Затем вбежал в дом, быстро оделся, надел полушубок, взял ружье и сказал моим спутникам, что я пойду пешком к лесу.

У меня довольно долго щелкали от холода зубы, но скоро я согрелся. Затем я весь день ходил пешком, ни разу не садясь на подводу. К вечеру чувствовал себя хорошо, но страшно устал. Домой вернулся совершенно здоровый и великолепно проспал ночь. Приехавший на следующее утро Санницкий внимательно меня выслушал и только разводил руками. Не было никаких признаков бронхита. Но такую встряску организму можно дать только имея 28 лет и обладая отличным сердцем и выдающимся здоровьем.

Охоты на искусственно разведенную дичь

В Западной Европе (Англия, Франция, Германия, Австро-Венгрия, Италия и др.) уже с давних пор, как следствие дробления земельных угодий и большой плотности населения, стала выводиться дичь. Вследствие этого владельцы имений, сначала для улучшения охоты на своих землях, а затем и с целью увеличения их доходности, стали искусственно разводить дичь и создавать правильные охотничьи хозяйства. Главным образом разводили то, что легче всего поддавалось искусственному размножению и легко акклиматизировалось, а именно, больше всего разводили зайцев, кроликов, куропаток (серых) и фазанов. Из более крупной дичи: оленей-уаниэлек, коз и - в очень редких случаях (в Австро-Венгрии) - так называемых благородных (королевских) оленей.

В конце XIX столетия, с чисто промышленной целью (в странах, где сохранились еще крупные лесные угодия), стали разводить лисиц (даже черно- бурых) и северных оленей (в Соединенных Штатах Америки и Канаде). За последнее время в Канаде начинают разводить лосей.

В России, при ее обширных пространствах, редком населении и изобилии всевозможной дичи, до конца XIX столетия искусственно разводились для промышленной цели и для собственного питания народностями северной Сибири только северные олени, а в других районах Сибири (главным образом на Алтае) олени-маралы, доход с которых получался от продажи их рогов (олени, как и козлы, меняют рога ежегодно), которые вываривались, и особо приготовленная из них эссенция продавалась как лекарство (главным образом для восстановления сил) по очень дорогой цене.

На Руси развитие охотничьего хозяйства, до последнего двадцатипятилетия XIX столетия, шло по пути создания боярами, князьями, а затем просто помещиками своих "охот" для охоты за имеющейся на их угодиях и в окрестностях самого разнообразного зверя и всякой дичи. Чем крупней и богаче был землевладелец, тем богаче, многочисленней и лучше была его "охота". Но и самые мелкие землевладельцы, до однодворцев включительно, создавали и держали свои маленькие "охоты".

"Охоты" бывали самые разнообразные, в зависимости от вкуса лиц, их создававших. Для ружейных охот держались всевозможные легавые собаки, пойнтера, гордоны и проч. Для охоты с облавами подбирались специалисты для выслеживания зверя, его обкладывания и выставления

стр. 109


на линию охотников. Крупные землевладельцы стремились иметь своих хороших "псковичей", ("псковичами", по названию Псковской губернии, где особенно развивался этот промысел, назывались специалисты по выслеживанию зверя и его выставлению, по следу, на стрелков. Псковичи умели без всяких флажков, идя за зверем по его следам на лыжах, выставлять его в желаемом для них направлении), егерей и проч. Для ружейной охоты по зайцам и по зверю с собаками заводили своры гончих, с соответствующими ловчими, выжлятниками, подвывалами зверя, егерями и проч. Для охоты конной заводили своры борзовых (для охоты по зверю выводились густопсовые борзые) и подготовлялись особые специалисты для этой охоты. Для парфорсных охот (было заимствовано главным образом из Англии) заводились особенные парфорсные гончие, создавались конюшни наскаканных лошадей и проч. Но и в России к семидесятым годам XIX столетия, с постепенным обеднением поместного дворянства, с дроблением земельных угодий, с увеличением населения и с уменьшением дичи, все эти охоты постепенно хирели, уменьшались 4 . К началу XX столетия осталось в России очень мало из прежних "охот". Росли города, увеличивалось число городских охотников, увеличивалось число браконьеров, дичь и зверь беспощадно уничтожались в окрестностях больших центров. Никакие охотничьи законы не помогали. Начали создаваться организованные охотничьи кружки, арендовавшие земли для охоты. Вследствие уничтожения местной дичи стали разводить искусственно зайцев, куропаток, фазанов, коз, оленей- Даниэлек.

Из крупного зверя была произведена очень удачно кончившаяся попытка размножения туров (особый вид диких быков). В России эти туры сохранялись только в одной Беловежской пуще, а на Кавказе в именье великого князя Михаила Николаевича, северней Боржома (кавказские туры были значительно меньше беловежских). Кавказские туры стали вымирать, и было решено попробовать перевести несколько десятков туров из Беловежья на Кавказ. Опыт дал отличные результаты... если только ныне, при большевиках, не перебьют всех кавказских туров, как уничтожены беловежские.

В центральной России довольно много стали разводить дичь с конца XIX столетия в окрестностях Петербурга и Москвы. Разводилась дичь и в некоторых крупных именьях. Но во всех этих районах еще не создавалось правильного охотничьего хозяйства, преследующего не только цели улучшения охоты и размножения дичи, но и увеличения доходности данного именья. У нас, в центральных губерниях, разводилась дичь лишь с целью улучшения охоты, чтобы получить большее удовольствие на охоте. Материалистические же цели не преследовались. В несколько иных условиях стоял этот вопрос в губерниях так называемого Царства Польского (Польше) и в юго-западных губерниях. Здесь польские магнаты в своих именьях заводили правильные охотничьи хозяйства по примеру Западной Европы. Эти охотничьи хозяйства, доставляя удовольствие хорошей охотой, дарали доход, который шел на улучшение того же охотничьего хозяйства и на увеличение общей доходности именья. Правильно поставленное охотничье хозяйство с хорошо организованной продажей битой дичи давало иногда крупный доход. Я знаю, например, что у графа Ржевусского (в Киевской губернии) на доход с охотничьего хозяйства отлично содержался громадный парк в именье и, кроме того, владелец получал от трех до пяти тысяч чистого дохода. В юго-западном крае лучше всего охотничьи хозяйства были поставлены в именьях графов Потоцких и Браницких. В именьях Браницких около Белой Церкви разводилась масса козлов и оленей (Дани-элек). Великий князь Николай Николаевич очень любил охотиться у Ераницких около Белой Церкви на оленей. Он стрелял их из малокалиберного штуцера с подъезда. Объезжая громадный парк на особом охотничьем шарабане, он стрелял по оленям, которые появлялись по сторонам. Будучи хорошим стрелком, великий князь гордился тем, что он, стреляя, целился только в голову оленя; целить в бок он считал плохим выстрелом. Я несколько раз принимал участие в охотах, устраивавшихся графом Адамом

стр. 110


Ржевусским. Охоты устраивались на фазанов и на зайцев. После охоты каждый приглашенный, независимо от того, сколько он настрелял, получал перед отъездом изящную корзиночку или небольшой ящик, в которые было уложено два фазана и один заяц. Вся остальная убитая дичь отправлялась в Москву.

Охоты на фазанов устраивались в прекрасном парке, где они и разводились и где был устроен особый фазаний питомник. Стрелков обыкновенно было от 12 до 15. Загоны устраивались два-три до завтрака и обыкновенно два перед обедом, Перед расстановкой стрелков Ржевусский всегда предупреждал гостей, что фазанок (куриц) стрелять нельзя; что убивший случайно фазанку должен будет уплатить пять рублей штрафа за убитую птицу.

Опишу одну из таких охот. Утром, после кофе и легкого завтрака, мы пошли из усадьбы в парк. Ржевусский, как всегда, предупредил о том, что нельзя стрелять фазанок.

Взяли номера. Мне пришлось стоять между генералом Косычем (был помощником командующего войсками Киевского военного округа) и моим приятелем Константином Константиновичем фон Колен. День был теплый, солнечный. Казалось, что на дворе август, а не октябрь. Начался загон. Далеко впереди сорвалось несколько фазанов, взмыли высоко вверх и потянули через головы охотников. Началась стрельба. Промахов много. Но вот вижу, довольно низко тянет курица прямо на Косыча. Он выцеливает... Стоявший правей его граф Ржевусский выскакивает вперед и кричит: "Курица", но Косыч не слышит и стреляет. Промах. Косыч продолжает вести ружьем птицу. Взволнованный Ржевусский кричит уже по-польски: "Кура! Кура!" Косыч стреляет, и подбитая фазанка падает.

Но вот загонщики приближаются. Мы, стрелки, стоим шагах в 20 за канавой, по направлению которой идет загон. Большая часть фазанов уходит от загонщиков пешком и скопляется в кустах около канавы. При приближении загонщиков к канаве начинаются взлеты фазанов пачками, прямо как фейерверк. Очень красиво. Я убиваю подряд 10 или 12 фазанов и опускаю ружье, любуясь картиной. Вижу, что другой мой сосед, Колен, страшно разгорячился, непрерывно стреляет, и все мимо. Смотреть забавно, и я, шутки ради, сбил несколько фазанов так, чтобы они падали почти на Колена, который еще более начал волноваться.

На следующий загон я стрелял мало, вызвав даже замечание Ржевусского, сказанное в виде упрека: "Вы такой хороший стрелок, а так мало стреляете". Я понял, что я не только гость, но и "ружье", которое должно было бы набить возможно больше фазанов, отправляемых на продажу. Перевести замечание Ржевусского надо было так: "На кой черт я тебя пригласил, если ты только смотришь, а не исполняешь то, что мне от тебя нужно". Чтобы не сердить хозяина, я опять стал стрелять. Но эта стрельба фазанов, конечно, не охота, а простая садочная стрельба, которая мне как охотнику доставляла мало удовольствия. На другой день было несколько облав на зайцев. Зайцев (которых также разводили) оказалась масса; сыпали они как из мешка. На первом же загоне я убил 18 зайцев и двух лисиц. Лисицы меня очень развлекли, и хозяин меня потом чествовал, как короля охоты, уничтожившего двух хищников. Но, к моему удивлению, шкуры хищников мне даны не были; вероятно, практичный хозяин также послал их продать.

За обедом после охоты со мной приключился случай, который я никак не ожидал. На столе, между другими бутылками с вином, стояла заплесневелая бутылка. Я спросил хозяйку дома (графиня Ржевусская - певица Баронат), что это за вино. "Это старый мед", - сказала мне хозяйка. Я попросил разрешения попробовать. Мед мне так понравился, что я, отказавшись от других вин, почти прикончил бывшую передо мной бутылку. Результат получился изумительный: когда после обеда стали вставать, я почувствовал, что у меня нет ног. Голова совершенно свежая, а ноги бездействуют. Я наклонился к хозяйке и поведал мое несчастье. Графиня Ржевусская сказала гостям, что просит всех перейти в гостиную, а что ей

стр. 111


надо поговорить со мной. Когда все вышли из столовой, графиня Ржевусская позвала двух лакеев и приказал им помочь мне пройти в мою комнату.

Вспоминая про охоты у Ржевусского, не могу обойти молчанием полное отсутствие культурных потребностей и потребности к чистоте как у самого Адама Ржевусского, так и у его жены, Баронат, итальянки по происхождению (впрочем, кажется, она итальянская еврейка).

Дом был роскошный, настоящий дворец- и по архитектуре, и по чудным старинным вещам; но как было при предках Ржевусского - так и при нем, в доме не было ни одной ванны, не была проведена в дом вода и не было W. С. В роскошном вестибюле, под мраморной лестницей, за ширмой, стояло переносное кресло, и испражнения, попадавшие в ведро, посыпались золой.

Умывальники (рукомойники) были самого примитивного устройства, с малым резервуаром для воды, грязным тазом и вонючим ведром.

В залах и гостиных, где были собраны предками Ржевусского действительно драгоценные и антикварные вещи и очень хорошие картины, все было загажено пылью и копотью от керосиновых ламп. Впечатление получалось, что пыль смахивается только с диванов, кресел и стульев.

Просто обидно было смотреть на все это.

* * *

В декабре (4-го) 1907 г. я был назначен начальником штаба 42-й пехотной дивизии. Грустно было расставаться со штабом округа, где я прослужил почти 10 лет и где был по времени службы в штабе "старейшим". Должен признаться, что я пользовался вниманием со стороны всех чинов штаба. Меня баловали и мой авторитет признавался даже начальством. Правда, после Шимановского и Рузского состав штабного генералитета был слабоватый, а такие, как Благовещенский (генерал-квартирмейстер) и Маврин (начальник штаба) полностью исполняли то, что я докладывал. Один из моих сослуживцев однажды мне сказал: "Вы фактически начальник штаба округа. Против вашего мнения никто не пойдет". И это было верно, но совершенно не нормально. Я чувствовал, что пора уходить из штаба округа. Деятельность начальника штаба дивизии, конечно, была совершенно незначительна по сравнению с той ролью, которую я играл в штабе, но она являлась чрезвычайно интересной и необходимой для всякого офицера Генерального штаба, дабы познакомиться с бытом, укладом и службой войск. Кроме того, для меня, в смысле личных отношений, эта перемена не вызывала ломки, ибо штаб 42-й пехотной дивизии находился в Киеве. Одно меня несколько беспокоило: это репутация недавно перед тем назначенного начальником 42-й пехотной дивизии генерал- лейтенанта Николая Алексеевича Епанчина. Епанчин считался блестящим офицером Генерального штаба, но человеком с отвратительным характером. Последняя его должность была пост директора Пажеского корпуса. На этом посту он был в чине генерал-майора и состоял в Свите Государя Императора. Летом 1907 г. был юбилей Пажеского корпуса. Епанчину уже пришло время быть произведенным в генерал-лейтенанты. В Петербурге его очень ценили. Все считали, что на юбилей корпуса он будет произведен в генерал-лейтенанты и будет назначен генерал-адъютантом к Государю. Действительно, это и намечалось. Епанчин был предуведомлен, что после парада Государь предполагает поздравить его с производством и назначить его генерал- адъютантом. Епанчин был на седьмом небе. "По секрету" об этом многие знали.

Наступает юбилей корпуса. Все идет хорошо. Корпус прибыл в Царское Село и начинается завершительный аккорд. Пропуск корпуса церемониальным маршем мимо Государя.

Епанчин, как и полагается, шел (весь парад был в пешем строю) впереди. Отсалютовав государю, он зашел и, опустив шашку, остановился сбоку от Е. И. В. Все его внимание, естественно, обращено на ряды проходящих пажей. Все идет хорошо. Государь всех по очереди благодарит. Кто-то

стр. 112


дергает Епанчина за рукав, за полы мундира. Он только как-то отряхивается, не понимая, в чем дело, и занятый целиком своими пажами.

Но вот все прошли. Радостный Епанчин вскидывает глаза на Государя и, потрясенный, оглядывается кругом. Перед ним не Государь, а дежурный флигель-адъютант Свечин. Государь, к которому Епанчин стоял все время боком, стоит в стороне и, улыбаясь, смотрит на Епанчина. Епанчин видит сердитое лицо главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского округа великого князя Николая Николаевича. Кто-то подходит к Епанчину и говорит, что великий князь Николай Николаевич приказывает ему, Епанчину, сейчас же после парада явиться к Его Императорскому Высочеству.

В результате разнос от великого князя и никакой награды. Его имя надолго становится посмешищем в петербургских гостиных. Карьера если не погибла, то все же испорчена. Вскоре после этого Епанчин производится в генерал- лейтенанты и назначается начальником 42-й пехотной дивизии. На свое новое назначение он смотрит как на ссылку, как на выражение немилости 5 . При этих условиях мне не особенно улыбалось быть начальником штаба у Епанчина, но... ничего нельзя было поделать.

Генерал Епанчин оказался, действительно, очень трудным и тяжелым начальником, и первое время мне с ним было тяжело. Приведу два примера. На одном из моих докладов (по какому-то серьезному вопросу) он меня перебивает: "Виноват, Александр Сергеевич, скажите мне, как на часовом циферблате обозначена цифра б?" Я отвечаю, что обыкновенно на месте цифры 6 помещается секундный циферблат со своей стрелкой, а потому вместо цифры 6 стоит просто точка; иногда же цифра 6 наполовину срезана секундным циферблатом. "Да, это верно. Продолжайте ваш доклад". Закончив доклад, но несколько взбешенный перерывом и странным вопросом, я спросил?: "Не можете ли, ваше превосходительство, объяснить мне теперь, с какой целью вы мне задали вопрос о цифре 6 на носимых часах?" - "Видите ли, всякий офицер Генерального штаба должен быть наблюдательным, а я, как ваш начальник, хотел удостовериться в вашей наблюдательности".

В другой раз я получил от Епанчина записку с приказанием составить приказ по дивизии, касающийся какого-то хозяйственного вопроса. В записке было сказано, что это очень спешно и чтобы я немедленно по составлении приказа привез его ему на подпись.

Законность распоряжения вызвала у меня сомнение. Проверив себя по Своду военных постановлений, я убедился, что начальник дивизии такой приказ отдавать не может.

Забрав с собой соответствующую книгу Свода военных постановлений, я поехал к Епанчину. "А, очень рад, что вы так быстро исполнили мое приказание, - приветствовал меня Епанчин.- Давайте приказ на подпись". - "Простите, ваше превосходительство, я не исполнил ваше приказание. Разрешите объяснить причину". Я подробно все доложил и показал соответствующую статью закона.

Епанчин хмуро молчал. Когда я кончил доклад, он сказал: "Вы все же поступили неправильно. Вы обязаны были исполнить мое приказание, а давая на подпись приказ, только доложить мне ваши сомнения. Затем это уже мое дело решать вопрос окончательно".

Я на это возразил: "А если бы вы все же признали бы нужным подписать приказ? Как я должен был бы поступить? Ведь вы, ваше превосходительство, знаете, что приказы по дивизии подписываются начальником дивизии и скрепляются начальником штаба. Оба подписавших ответственны за законность приказа. Закон, это учитывая, дает указание, что начальник штаба, усматривающий незаконность распоряжения, имеет право отказаться скрепить приказ. В данном же случае у меня было не сомнение в правильности распоряжения, которое вы собирались отдать, а полная уверенность в незаконности отдаваемого распоряжения. Я считаю, что поступил правильно и считаю долгом доложить, что и впредь в аналогичных случаях я буду поступать так же".

стр. 113


Епанчин вспылил, наговорил мне кучу неприятностей и закончил требованием точного и беспрекословного исполнения его приказаний.

Я вспылил тоже, но, сохраняя вполне корректный и дисциплинированный тон, заявил, что я при этих условиях не могу оставаться у него начальником штаба. Дабы не поднимать официальной истории, я прошу у него разрешения поехать к генерал-квартирмейстеру штаба округа, как ведающему всеми офицерами Генерального штаба в округе, и попросить его ходатайствовать о немедленном переводе меня на другое место.

Епанчин просил меня пока этого не делать, сказав, что он еще хочет со мной поговорить в один из ближайших дней.

Дня через два он меня вызвал, встретил чрезвычайно сердечно и заявил, что он был неправ, что он просит меня оставаться начальником штаба дивизии и что он уверен в том, что наши отношения будут наилучшими.

Я согласился, и действительно, никаких историй у меня с Епанчиным больше не было, и я не мог на него жаловаться.

Однажды только, в лагере, он "проверял" мою физическую выносливость: со стрельбы мы пошли в лагерь пешком, и на всем протяжении (версты четыре) он развивал очень большую скорость. Будучи крупного роста и обладая здоровым сердцем, он любил ходить быстро и много. Я был много ниже его и довольно полный. Ходить (как охотник) я мог много, но при быстрой ходьбе я немного задыхался.

Испытание я выдержал, но при расставании в шутливом тоне я сказал: "Вам, ваше превосходительство, хорошо развивать такую скорость, обладая вашими циркулями. А мне трудновато. Если вы будете меня часто так тренировать, то со мной может случиться паралич сердца". Епанчин извинился и в следующие разы уже соразмерял свой шаг с моим.

В дивизии Епанчина не любили. Офицеры и солдаты его боялись. У него была репутация изводящего. Действительно, вот один из примеров его обращения с офицерами. Как-то летом, во время лагерного сбора, он зашел ко мне в штаб и позвал меня пойти с ним посмотреть на ротные ученья.

Вышли мы и сразу наткнулись на одну из рот (не помню, какого полка). Командир роты скомандовал "смирно" и подошел к начальнику дивизии с рапортом. Епанчин, приложив руку к козырьку, выслушал рапорт командира роты. Командир роты кончил; Епанчин молчит и стоит с рукой у козырька и внимательно осматривает старого капитана. Офицер также стоит молча с рукой у козырька. Офицер начинает волноваться, на лице проступают капли пота, он начинает нервно и осторожно сам себя осматривать.

Епанчин молчит еще довольно долго. Наконец прервал тягостное молчание и говорит: "А вы, капитан, одеты не по форме". Офицер совсем растерялся, быстро себя осмотрел и опять вытянулся. "Осмотрите себя внимательно. Я вам говорю, что вы одеты не по форме".

Офицер опять себя осмотрел и опять, весь потный, вытянулся в струнку. "Вы ничего не замечаете, капитан?" - "Ничего, ваше превосходительство!" Опять несколько секунд тягостного молчания. Наконец Епанчин сказал: "Капитан, вы забыли надеть бинокль. О моем замечании доложите командиру полка".

Надо знать наше армейское офицерство, чтобы понять, что таких два-три случая - и начальник дивизии должен был стать для всех ненавистным. Офицеры прощали резкость и даже грубость, но издевательство никогда не прощалось.

Вот еще пример неуменья Епанчина обращаться с офицерством. Летом 1908 г. я по распоряжению начальника Генерального штаба был командирован в Ровно. Командировка продлилась примерно месяц. Когда я вернулся, я прежде всего пошел явиться генералу Епанчину.

"Наконец-то, Александр Сергеевич, вы вернулись. Как вы можете терпеть в штабе такого негодного офицера Генерального штаба, как капитан Геруа (Борис)? Я прошу вас завтра же поехать в штаб округа и сказать генерал- квартирмейстеру, чтобы Геруа был немедленно убран. Если это не

стр. 114


будет исполнено, я подниму скандал и Геруа будет совсем исключен из Генерального штаба!" - "В чем дело, ваше превосходительство? Геруа не особенно опытный штабной работник, но очень способный и хороший офицер. В чем он провинился?"

Епанчин мне рассказал, что недели две перед моим возвращением он назначил маневры дивизии с боевыми патронами. Что он поручил Геруа организовать маневры и расставить мишени, что выяснилось, что Геруа на местности не был, что кроки были составлены неверно, что мишени были расставлены отвратительно. Я попросил разрешения прежде всего разобрать все это дело.

Иду в штаб. Нахожу там всех в панике. Оказывается, начальник дивизии уже две недели не принимает докладов от Геруа.

Геруа подробно мне доложил о том, что произошло. Он признался, что кроки им были составлены действительно по карте, а не на местности, но объяснил это тем, что предварительно, объехав район маневра, он проверил карту и убедился, что она вполне верна. Недоразумение, по его словам, произошло оттого, что офицер, посланный расставить мишени, ошибся или, может быть, проявил небрежность, ибо, действительно, мишени были поставлены не так, как это было обозначено на кроки. Свою вину Геруа признавал в том, что он после расстановки мишеней, доверившись офицеру, не проверил его работы по расстановке мишеней на местности.

Зная Геруа как очень аккуратного и добросовестного работника, я его спросил: "Как же это случилось, что вы не проверили расстановку мишеней на местности?"

Геруа мне признался, что, готовясь к сообщению в военном училище (там он читал лекции по тактике), он или не подготовился бы как следует к сообщению, или не успел бы проехать на проверку мишеней, на что потребовалось бы уделить полдня. Доверяя офицеру, расставлявшему мишени, он и позволил себе не поехать на проверку.

"Я, господин полковник, отлично сознаю свою вину и понимаю, что должен понести кару, но вряд ли я уже так виноват, что должен быть признан негодным офицером Генерального штаба. Разрешите доложить: я глубоко убежден, что гнев начальника дивизии вызван совсем не тем, что я не проверил расположения мишеней в поле и якобы вообще исполнил задание по карте без проверки на местности. Я действительно серьезно виновен, но в другом: начальник дивизии получил разрешение монахов (к участку штаба дивизии примыкал большой монастырский парк) пользоваться для прогулок их парком, и монахи разрешили устроить в заборе особую калитку, которой и мог бы пользоваться начальник дивизии. Получив это разрешение, Епанчин позвал меня и попросил сделать распоряжение срочно сделать эту калитку. Я же совсем забыл про это и в течение десяти дней ничего не было сделано. Начальник дивизии за это обозлился и теперь признает меня негодным офицером Генерального штаба, придравшись к моей неисправности в деле расстановки мишеней".

Я отпустил Геруа и в ближайшие два дня имел возможность убедиться (как по нескольким словам самого Епанчина, так и по тому, что я узнал от командира бригады генерала Савича, Сергея, и со слов одного из командиров полков), что Геруа прав. "Собака была зарыта" в калитке, в не в мишенях. Положение мое было трудное. Обличать начальника дивизии в "некоторой недобросовестности обвинения" было трудно, ибо факт неаккуратности Геруа при исполнении задания о подготовке маневра был налицо; кроме того и я не хотел подрывать престиж начальника дивизии в истории, уже получившей громкую огласку. Наконец, Геруа был действительно виновен в неаккуратном исполнении не только личного, но и служебного поручения начальника.

После длительных и очень трудных разговоров с Епанчиным мне удалось его уговорить согласиться, чтобы все дело было ликвидировано моим разносом Геруа в приказе по штабу дивизии.

Так и было сделано, но добрые отношения между начальником дивизии и Геруа восстановить не удалось, а Геруа, по-видимому, не поняв моих затруднений, обиделся на меня за выговор в приказе по штабу дивизии.

стр. 115


Вскоре он ушел из штаба дивизии (кажется, был переведен штатным преподавателем в Киевское военное училище).

Епанчин был в общем умным и дельным человеком, но он был более подходящ для штабной работы, чем в качестве начальника строевых частей.

В качестве начальника штаба дивизии я близко познакомился с хозяйственной и строевой стороной службы пехотных полков и с деятельностью начальника дивизии и штаба дивизии. Это впоследствии принесло мне громадную пользу.

С полками дивизии и командирами полков дивизии у меня установились очень хорошие отношения.

Летом 1908 г., как я уже упомянул выше, по приказанию начальника Генерального штаба Палицына я был командирован в Ровно.

Дело заключалось в следующем. Так называемый Дубно-Ровенский район намечался как плацдарм для развертывания армии, имевшей целью наступление в направлении на Львов - Перемышль. В случае если б армия принуждена была отступить за Ровно, она теряла бы всякую непосредственную связь с районом к северу от Пинско-Припятских болот: к востоку от Ровно, вплоть до Днепра, не было никаких поперечных путей. От Ровно же на север, через болота, шли две довольно сносные грунтовые дороги.

Придавая большое стратегическое значение району Ровно, Главное управление Генерального штаба считало необходимым этот район прочно укрепить, дабы в случае неудачи все же сохранить связь с севером и Ровно удержать в своих руках. Бывшие вокруг Ровно шесть старых фортов совершенно не отвечали современным требованиям.

Главное инженерное управление не возражало против необходимости укрепить Ровно, но в вопросе как укрепить возник острый конфликт между начальником Генерального штаба Палицыным и начальником Главного инженерного управления Вернандером.

Генерал Палицын, учитывая ограниченность кредитов на крепостные сооружения, не считал возможным создавать вокруг Ровно крепости современного типа. На это потребовалось бы примерно 150 млн рублей. Получить эти кредиты от Государственного казначайства не за счет сокращения работы в других крепостных районах можно было бы только через несколько лет и, кроме того, постройка современной крепости потребовала бы лет шесть-восемь.

Палицын полагал, что было бы совершенно достаточно создать вокруг Ровно остов долговременно укрепленной позиции, то есть устроить опорные пункты, пулеметные гнезда, устроить убежища для защитников, подготовить все необходимое для создания в минуту надобности прочной укрепленной позиции. Самое же приведение позиции в окончательно готовый вид отнести на мобилизационный период.

Вернандер возражал: "Это не есть укрепление Ровно. Это только выбросить на ветер десятки миллионов рублей. Пока я стою во главе Главного инженерного управления, я не допущу создания каких-то крепостных ублюдков. Если хотите укреплять Ровно - надо строить современную и законченную крепость".

В этом споре главную роль играл принципиальный вопрос о крепостных постройках. В Главном управлении генерального штаба высказывали взгляды вообще о расчленении крепостных сооружений на местности, о большем применении к местности, о создании не старо-типичных крепостей, а укрепленных позиций с заранее подготовленными и расчлененными на местности опорными пунктами. Было решено (между Палицыным и Вернандером) командировать в Ровно своих представителей и поручить им совместно выработать проект укрепления Ровно.

От Главного инженерного управления был командирован в Ровно военный инженер полковник Колоссовский, а представителем генерала Палицына (Главного управления Генерального штаба) был назначен я.

Приехав в Ровно, объехав с Колоссовским окрестности, мы стали договариваться. Выяснилось, что инструкции наши таковы, что договориться мы никак не могли. Запротоколировав это, мы решили составить каждому в отдельности свой проект и представить таковые по принадлежности.

стр. 116


Закончив работу, мы разъехались: Колоссовский- в Петербург, а я в Киев. Свой проект через начальника штаба округа я представил Палицы-ну. Примерно через месяц я был вновь вызван в Петербург.

В Петербурге, явившись Палицыну, я ему на словах доложил о моей работе с Колоссовским. Меня несколько удивило то, что, по моему впечатлению, Палицын к этому вопросу проявил очень мало интереса. Сказал мне, что вызов меня был сделан собственно вследствие желания начальника Главного штаба, генерала Мышлаевского, поговорить со мной по вопросам мобилизационного характера, что же касается вопроса об укреплении Ровно, то все дело находится у делопроизводителя [Главного] управления Генерального штаба полковника Елчанинова, к которому я и должен пройти. Пошел я к Елчанинову. Последний высказал некоторое удивление, что меня вызвали и что Палицын меня к нему направил. "Ведь вопрос с укреплением Ровно теперь почти отпал. Мы сдали по всей линии. Вот, прочитайте эту бумажку на имя генерала Вернандера, которую я завтра дам на подпись генералу Палицыну".

Я прочитал эту "бумажку" и пришел в ужас. Содержание ее было примерно такое: Я остаюсь при прежнем мнении, что надо укрепить район Ровно, но на создание современной крепости вокруг Ровно я не согласен. Если вы не признаете возможным согласиться с моими предположениями, то вопрос об укреплении Ровно отпадает.

Это была, действительно, "сдача по всей линии". Зная первоначальное желание Палицына решительно отстаивать свою точку зрения и добиться отпуска нужных кредитов, будучи лично вполне согласен с этим и зная, что такого же взгляда придерживается штаб Киевского военного округа, я стал горячо доказывать Елчанинову необходимость переделать содержание "бумажки". Елчанинов только смеялся. "Ну хорошо, если вы так настаиваете - составьте ваш проект, и я даю вам слово, что завтра представлю генералу Палицыну оба проекта, ваш и составленный по его указанию; при этом доложу начальнику Генерального штаба ваши соображения".

Я составил свой проект. На другой день прихожу к Елчанинову, который мне показывает мой проект, перечеркнутый красным карандашом, и подписанную "бумажку", составленную им, Елчаниновым. "Вот результат, Александр Сергеевич. Вы, сидя в Киеве, совершенно не знакомы со здешней обстановкой и не понимаете, что здесь главное - поддерживать добрые отношения и не наживать врагов. Что, действительно, мог сделать Палицын? Добиваться, чтобы этот вопрос был перенесен на разрешение Государя? 99% за то, что Государь решил бы этот вопрос так, как хочет Вернандер и с чем согласен и военный министр. Что же тогда оставалось бы делать начальнику Генерального штаба? Уходить в отставку? Нет, на этот риск Палицын не пойдет". Я был подавлен таким отстаиванием своей точки зрения и с грустью ушел от Елчанинова.

У Мышлаевского меня ждал несколько иной прием. Разговор с ним произвел на меня впечатление, что он человек более решительный и не побоится рисковать. Его взгляды на мобилизационные вопросы мне очень понравились и показали, что он хочет внести живую струю в наше мобилизационное дело.

Генерал Мышлаевский сказал, что он на меня рассчитывает в двух направлениях: 1) что я соглашусь принять на себя председательствование в особой комиссии по переработке всех положений о мобилизации, учете и призыве запасных и поставке лошадей и повозок. 2) что я соглашусь произвести ревизию Мобилизационного отдела Главного штаба.

Я ответил, что вполне согласен принять на себя председательствование в намечаемой комиссии и надеюсь справиться с делом. Что же касается ревизии Мобилизационного отдела - я несколько недоумеваю, насколько возможно производить подобную ревизию молодым полковником, когда во главе Мобилизационного отдела стоит генерал-лейтенант Марков, пользующийся правами корпусного командира. На это Мышлаевский мне ответил: "Это наше дело. Я переговорю с военным министром и будет испрошено Высочайшее соизволение".

стр. 117


Из Петербурга я уехал под впечатлением, что все это лишь подготовительные шаги перед моим переводом на службу в Петербург.

Осенью 1908 г. я был вызван в Петербург и по Высочайшему повелению на меня было возложено как председательствование в комиссии, о которой говорил Мышлаевский, так и ревизия Мобилизационного отдела Главного штаба.

Только благодаря исключительной корректности и выдержке генерал- лейтенанта Маркова мне удалось благополучно справиться со второй задачей. Когда в декабре 1908 г. я перед отъездом из Петербурга явился Мышлаевскому, последний мне сказал: "Надеюсь, что до скорого свидания. Я хочу провести вас на пост начальника Мобилизационного отдела, но не скрою, что ваша молодость и ваш чин являются серьезными препятствиями. Как это ни странно, но больше всех возражает Палицын, хотя и дает вам блестящую аттестацию".

3 января 1909 г. я получил от Мышлаевского телеграмму, что Высочайшим приказом я назначен начальником Мобилизационного отдела.

(Продолжение следует)

Примечания

1. Мельница стала "исторической" после нашумевшего в свое время еврейского погрома в Меджибужье. Было это, если не ошибаюсь, в 1896 году. Во время специальных кавалерийских сборов в какой-то праздничный день два корнета Белгородского уланского полка проходили по улице местечка. На одном из балконов стояли несколько еврейских девушек, с которыми стали заигрывать корнеты. Один из корнетов крикнул, что он взберется на балкон и перецелует девиц. Одна из них, смеясь, крикнула: "А ну-ка, попробуйте". Корнет долго не размышлял и быстро взлез на балкон. Поднялся визг, и корнет действительно поцеловал одну из девиц. После этого он слез на землю к приятелю, и они пошли дальше. Но тут оказалось несколько еврейских юношей, которые, возмутившись поступком офицера, стали что-то кричать. Корнет, виновник происшедшего, выругал этих юношей и со своим приятелем пошел своей дорогой. В это время один из евреев наскочил сзади и ударил корнета. Последний рассвирепел, выхватил шашку и погнался за жидком. Жидок бросился в какой-то трактир, офицер за ним. В трактире оказалось несколько евреев, которые, защищая своего, помяли корнета, отняли у него шашку и сорвали с него погоны. Корнет, вытолкнутый на улицу, бросился в свое полковое собрание. Бывшие там офицеры одного из эскадронов подняли по тревоге свой эскадрон и бросились в местечко наказать виновных и отобрать шашку и погоны. Произошел небольшой еврейский погром; были разгромлены трактир и два-три прилегавших еврейских дома, куда, как думали офицеры, скрылись виновники. Один из побитых жидков сказал, что истинный виновник давно уже скрылся; что это мельник с мельницы около болота, который славился своей силой.

Ночью тот же эскадрон, во главе с группой офицеров и пострадавшим корнетом, двинулся к мельнице. Мельник заперся и не хотел впускать прибывших улан. Дверь взломали. Мельник оказался действительно очень сильным, но в конце концов солдаты его одолели и связали. При обыске были найдены шашка и погоны, которые, по глупости, мельник прихватил с собой. Найдя "вещественные доказательства", мельника избили до полусмерти, и уланы уехали. Мельник оправился; началось дело. В результате командир полка (Папа-Афанасопуло) был смещен, а командир эскадрона и несколько человек офицеров (в том числе и злосчастный корнет) были по Высочайшему повелению разжалованы в солдаты и переведены в другие полки.

2. Сестра моей жены.

3. При возвращении в Киев заболел Толмачев. Возможно, что он заразился от меня, выпив что-либо из того же стакана, из которого я пил. Доктор определил у него гнойную жабу; он долго болел и поправился только недели через три.

4. Совсем почти исчезли и охоты с соколами.

5. Все это передаю, как об этом рассказывали в то время, но за верность, конечно, не ручаюсь.


© libmonster.com

Permanent link to this publication:

https://libmonster.com/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ-Очерки-из-моей-жизни

Similar publications: LUnited States LWorld Y G


Publisher:

Libmonster OnlineContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://libmonster.com/Libmonster

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

А. С. Лукомский, ВОСПОМИНАНИЯ. Очерки из моей жизни // New-York: Libmonster (LIBMONSTER.COM). Updated: 12.04.2021. URL: https://libmonster.com/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ-Очерки-из-моей-жизни (date of access: 19.03.2024).

Publication author(s) - А. С. Лукомский:

А. С. Лукомский → other publications, search: Libmonster USALibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Libmonster Online
New-York, United States
963 views rating
12.04.2021 (1072 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
CHANDRIKA - "MOONLIGHT" OVER SRI LANKA
Catalog: Political science 
18 hours ago · From Peter Nielsen
SUMMARY
Catalog: Pedagogics 
10 days ago · From Peter Nielsen
GLOBAL CLIMATE CHANGE: IMPLICATIONS FOR SOCIO-ECONOMIC DEVELOPMENT IN AFRICA
Catalog: Ecology 
12 days ago · From Peter Nielsen
A NEW STAGE IN THE PALESTINIAN-ISRAELI CONFRONTATION
Catalog: Military science 
14 days ago · From Peter Nielsen
ETHIOPIA: THE ETHNO-POLITICAL SITUATION IN THE STATE OF GAMBELLA
Catalog: Political science 
17 days ago · From Peter Nielsen
return. but how?
Catalog: Political science 
22 days ago · From Peter Nielsen
SUMMARY
Catalog: Other 
22 days ago · From Peter Nielsen
SUMMARY
Catalog: Science 
26 days ago · From Peter Nielsen
AN IMMIGRANT
Catalog: Sociology 
27 days ago · From Peter Nielsen
THE RISING SUN OF CONSERVATISM
Catalog: Other 
29 days ago · From Peter Nielsen

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBMONSTER.COM - U.S. Digital Library

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

ВОСПОМИНАНИЯ. Очерки из моей жизни
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: U.S. LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

U.S. Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBMONSTER.COM is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of the United States of America


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android