ПРЕДИСЛОВИЕ

По поручению издательства "Русич" (Смоленск) выпускающего серию "Мир в войнах" мне пришлось переводить воспоминания известного западногерманского историка и публициста, в прошлом активного участника антигитлеровского заговора 20 июля 1944 г. Ганса Берндта Гизевиуса "До горького конца. Записки заговорщика". - Эта объемистая книга состоит из двух хронологически и тематически дополняющих друг друга томов: "От поджога рейхстага к кризису из-за Фрича" и "От Мюнхенского соглашения к 20 июля 1944 г.". Она была выпущена на немецком языке в Цюрихе еще в 1946 г., т.е. по свежим следам недавних событий, очевидцем, а в ряде случаев и непосредственным участником которых довелось быть автору. Поэтому необходимо дать читателю хотя бы некоторое представление об этой неоднозначной личности, а также о тех событиях не только внутригерманского, но и мирового значения, которые привели к антигитлеровскому Июльскому заговору 1944 г.

Ганс Бернд Гизевиус (1904-1974), по своим исконным убеждениям консервативный противник фашизма, по окончании юридического факультета Марбургского университета (где он учился вместе с первым начальником гестапо Рудольфом Дильсом), с целью отстаивать традиционный буржуазный правопорядок от нацистского произвола, поступил на службу в возглавлявшееся тогда Герингом прусское министерство внутренних дел, в которое первоначально входил этот только что созданный орган фашистского террора, еще не имевший общеимперского статуса и своей зловещей репутации. Определившись в отдел криминальной полиции, Гизевиус вместе со своим начальником и в дальнейшем единомышленником - правительственным советником, профессионалом- криминалистом старого закала Артуром Небе (казнен после провала Июльского заговора 1944 г.) стал заниматься расследованием уголовных (а по существу, политических) дел. Это в еще большей мере убедило его в преступности национал-социалистического режима в целом и гестаповской практики - в частности.

Позднее Гизевиус стал сотрудником абвера, возглавлявшегося "двуликим адмиралом" Вильгельмом Канарисом и его правой рукой, генерал-майором Гансом Остером (оба казнены 9 апреля 1945 г.). С 1940 г. он в качестве постоянного представителя этой военной разведки и контрразведки верхмахта (уже дослужившись от мелкого чиновника до высокого чина имперского правительственного советника) действовал под "крышей" германского вице- консула в Цюрихе, где тесно сотрудничал с резидентом американских спецслужб (УСС) в Европе Алленом Даллесом.

Оба эти "одиозных" факта (служба в гестапо и сотрудничество с американской разведкой) советская историография и историки ГДР в годы "холодной войны" использовали для того, чтобы по политическим соображениям сделать Гизевиуса, так

Gisevius Hans Bernd. Bis zum bitteren Ende. Bd. I. Von Reichstagbrand zur Fritschkrise. Bd. II. Von Munchener Abkommen zur 20. Juli 1944. Zurich, 1946. Сокращенный перевод с немецкого и комментарии Г.Я. Рудого.

стр. 178

сказать, "персоной нон грата" в германском Сопротивлении. При этом ими игнорировалась старинная мудрость: "враг моего врага - мой друг" (пусть даже временный и идейно чуждый). Между тем, служа в гестапо и абвере, Гизевиус в меру реальных возможностей, как и другие его единомышленники, работал на пользу общему делу борьбы против фашизма, тем более, что США в ту пору были нашими союзниками по антигитлеровской коалиции.

В день трагической неудачи заговора 20 июля 1944 г. Гизевиус находился не где-нибудь на его периферии, а на его командном пункте - в здании бывшего военного министерства на Бендлерштрассе (ныне - Штауффенбергштрассе). Гизевиусу, одному из немногих заговорщиков, удалось после провала заговора скрыться и избежать казни в результате помощи сотрудника Аллена Даллеса - американца немецкого происхождения Геверница (его роль в популярном киносериале "Семнадцать мгновений весны" исполняет Валентин Гафт).

После войны Гизевиус выступал на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников в качестве "коронного" свидетеля американского (как фельдмаршал Паулюс - советского) обвинения, своими показаниями способствуя изобличению Геринга и Кальтенбруннера, Кейтеля и Йодля. Обосновавшись в Швейцарии и лишь временами наезжая в Западную Германию (где и умер), он занялся преимущественно литературно-исторической деятельностью: его перу принадлежит не только данная двухтомная книга, но и солидная монография "Адольф Гитлер. Попытка истолкования" ¹ .

Как и большинство его единомышленников по оппозиции, а потом и участников Июльского заговора 1944 г., Гизевиус принадлежал к числу (как их принято называть в ФРГ) "нетоталитарных консерваторов" или, иначе, "нетоталитарных правых". Глубоко ненавидя по различным причинам национал- социализм и его террористический режим, они стремились свергнуть этот режим, даже идя на физическое уничтожение Гитлера, и установить затем сильную (но не авториторную) буржуазную и односторонне ориентированную на Запад республику с сохранением в ней господствующих позиций германского монополистического капитала и высших военных кругов. Почти всем им был присущ в силу их классового происхождения и социального положения ярко выраженный антикоммунизм. Эту правоконсервативную группу возглавляли бывший обербургомистр Лейпцига Карл Герделер и бывший начальник генерального штаба сухопутных войск генерал- полковник Людвиг Бек, подавший в отставку в августе 1938 г. в знак протеста против захватнических планов Гитлера относительно Чехословакии, что, по мнению генерала, могло привести к возникновению большой европейской и даже мировой войны, к которой Германия, как он считал, еще не была готова.

Обращает на себя внимание, что большинство оппозиционеров и заговорщиков принадлежало к титулованным аристократам и родовитому дворянству, т.е. к тому привилегированному (но теперь ущемленному в своих амбициях плебейскими коричневыми "выскочками") социальному слою, представителей которого нацисты презрительно называли "реакционерами" и "графской кликой", но услугами которого были вынуждены пользоваться, поскольку он служил необходимым для их слоя резервом высокопрофессиональных генеральских и офицерских кадров, а также высших государственных чиновников и дипломатов, что к тому же придавало фашистскому режиму более или менее респектабельный имидж. Достаточно назвать здесь, к примеру, такие громкие имена, как казненные после провала заговора полицей-президент Берлина граф Генрих фон Гельдорф, бывший германский посол в Москве граф Вернер фон дер Шуленбург и его близкий родственник граф Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург, внучатый племянник известного начальника прусско-германского генерального штаба граф Гельмут Джеймс фон Мольтке (руководитель так называемого Крайзауского кружка) и, наконец граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, потерявший

¹ Gisevius H.B. Adolf Hitler, Versuch einer Deutung, Munchen, 1963.

стр. 179

на фронте в Тунисе при бомбежке английской авиации левый глаз, правую руку и два пальца левой руки (чтобы ввернуть запал в бомбу, предназначенную для губителя своего Отечества, ему потребовались специальные щипцы).

Гизевиус, как и его консервативные единомышленники, относился к Штауффенбергу (живой и противоречивый образ которого он рисует в книге) настороженно и с опаской, тем более, что тот выступал против отстаиваемого ими одностороннего "западного решения" и за "восточное решение", т.е. за немедленное заключение мира прежде всего с Советским Союзом и за установление с ним впоследствии даже дружественных отношений. Гизевиус даже приписывает Штауффенбергу стремление предпринять с Красной Армией совместный поход "серо-зеленых" армий (т.е. вермахта) против западных "плутократий", а затем установить в Германии "порядок" по большевистскому образу.

Надо отметить, что в силу реальных исторических обстоятельств в частности отсутствия внутри Германии широкого антифашистского движения с участием народных масс, Июльский заговор 1944 г. носил характер своеобразного дворцового переворота. Правоконсервативная часть оппозиции делала ставку исключительно на вермахт и пошла на контакт с коммунистами только в последний момент под давлением Штауффенберга.

Эти предварительные сведения об авторе книги и его политических взглядах, как нам кажется, необходимы читателю для правильного понимания его точки зрения на освещаемые события внутри- и внешнеполитической жизни нацистской Германии. Добавим, что по своему официальному служебному положению и благодаря своим обширным связям Гизевиус имел возможность в определенной мере прослеживать и подвергать критическому анализу действия ее военнополитической верхушки. Он был лично знаком или же встречался с Гитлером, Герингом, Гиммлером, с министрами Шахтом, Фриком, Гюртнером, с фельдмаршалами Кейтелем, Бломбергом, Браухи-чем, Вицлебеном, Роммелем и Клюге, генерал-полковниками фон Фричем и Гальдером, а также многими другими видными лицами тогдашней Германии.

Ниже публикуется глава из I тома книги, посвященная "знаковому" событию начального периода нацистского режима. Это учиненный им для собственной стабилизации поджог рейхстага, при помощи которого Гитлер сумел получить "законный" повод для расправы со своими главными политическими противниками - коммунистами, социал- демократами, свободными профсоюзами и либеральными пацифистами.

Что же касается самого Гизевиуса и его друга и тогдашнего начальника Небе, то они, как увидит читатель, пользуясь своим служебным положением, устроили собственное, враждебное гестапо, параллельное расследование и самого поджога, и инсценированного геббельсовской пропагандой Лейпцигского процесса 1933 г., на котором автор присутствовал в качестве официального наблюдателя от гестапо.

Для читателей журнала наибольший интерес представят попытки автора вскрыть закулисные причины поджога рейхстага, тем более что он был свидетелем ряда событий и знал некоторые факты, остававшиеся до 1946 г. неизвестными для многих ученых и журналистов, освещавших этот процесс.

Г.Я. Рудой

* * *

27 февраля 1933 г. поздно вечером вдруг запылал германский рейхстаг. В первый момент еще совсем неясно было, где искать поджигателей. Одни только предположения. А между тем знаковое значение поджога - налицо. Здесь свершается нечто большее, чем обычный пожар! Языки пламени, вздымающиеся в ночное небо столи-

* Здесь и далее примечания переводчика.

стр. 180

цы Германии, - это сигнал неумолимо надвигающейся коричневой революции! Сам германский парламентаризм уже давно рухнул. Теперь рушится и его фасад. Ведь от столь торжественно принятой в 1919 г. в Национальном театре Веймера конституции республики не осталось ровным счетом ничего, кроме этого показушного парламента, который собирался теперь не для принятия решений, а для шумных политических демонстраций. Он взял на себя грех борьбы против демократии и вступил на этот скользкий путь по крайней мере с марта 1930 г., когда социал-демократы свалили своего собственного рейхсканцлера ² , а вместе с ним - последнее парламентское правительство. Последующие два "президентских кабинета" во главе с депутатом от католической партии Центра Брюнингом ³ совершили роковой поворот к политике "чрезвычайных распоряжений", а представители левых и центристских сил "проглотили" свое фактическое отстранение от власти.

Разумеется, те коричневые узурпаторы, которые, маскируясь под "легальную" национальную оппозицию, рвались к власти, менее всего имели право критиковать это положение. Ведь им было наплевать на тщательный анализ причин, да и вообще на демократическое обновление страны. Единственное, чего они хотели, так это государственного переворота. А рейсхтаг они презрительно окрестили "балаганом для говорильни", прибежищем демократии, бороться с которой они поклялись не на жизнь, а на смерть.

Поэтому жадные языки пламени были не просто огненным символом. Они уничтожали отнюдь не только не используемое по назначению здание парламента - обитель республики, возникшей в 1918 г. В адском огне этого пламени вместе с колоннами зала пленарных заседаний рушился прежний республиканский строй и возникал новый, пока еще неведомый, высвобождая чудовищные силы и прокладывая дорогу к тоталитарной власти.

Многословные полицейские сообщения о пожаре рейхстага были бедны содержанием. Однако в них говорилось о схваченном на месте преступления каком-то голландском коммунисте и о председателе коммунистической фракции рейхстага, который будто бы вступил в заговор с этим голландцем. А потом к ним "подверстали" и трех болгар ⁴ - "агентов Коминтерна". Но все эти данные были настолько неопределенными, что вскоре общественность стала громко выражать сомнение: а по правильному ли пути идет следствие? Почему, к примеру, не удалось добиться убедительного признания от якобы схваченного по свежим следам злоумышленника? Почему и через много дней, недель и месяцев все еще неясно, что же именно произошло в рейхстаге вечером перед поджогом? Поначалу следствие велось, как при обычном уголовном преступлении, к тому же ведь полиция арестовала поджигателя прямо на месте преступления. Все так здорово сходилось одно с другим, что можно было считать это образцовым примером из учебника по криминалистике.

Одним из первых на месте преступления появился министр внутренних дел Пруссии Герман Геринг. Его служебная резиденция расположена на Унтер-ден-Линден, всего в нескольких шагах от парламента, председателем которого он является. Вскоре к месту действия прибывает собственной персоной и сам рейхсканцлер Адольф Гитлер. Окруженный группой министров и чиновников фюрер неотрывно глядит на пылающее здание. В данный момент этот мастер самовнушения целиком и полностью захвачен необычным зрелищем. С каждой минутой одержимость его нарастает.

² Имеется в виду Герман Мюллер (СДПГ).

³ Генрих Брюнинг (1885-1970), во время первой мировой войны был на фронте в чине капитана (гауптмана). В 1921-1930 гг. -лидер христианских профсоюзов. Будучи рейхсканцлером, правил при помощи внепарламентских "чрезвычайных распоряжений", фактически игнорируя рейхстаг. В 1934 г. эмигрировал в США, где занял умеренно антифашистские позиции. По возвращении в ФРГ был профессором Кельнского университета. Опубликовал свои воспоминания. Умер в США.

⁴ Речь идет о Георгии Димитрове - руководителе Западноевропейского бюро Коминтерна в Вене (впоследствии Генеральный секретарь Исполкома Коминтерна), а также членах Болгарской коммунистической партии Василе Таневе и Благое Попове.

стр. 181

Он в патетических выражениях наделяет Геринга особыми политическими полномочиями.

В эту ночь Гитлер провозглашает знаменитые чрезвычайные распоряжения от 28 февраля 1933 г. Они по существу вводят чистейшей воды чрезвычайное положение "в защиту народа и государства" от "коммунистического покушения" на существующую власть. Итак, по смыслу и тексту своему, они несомненно направлены против коммунистов. Но уже скоро - чертовски скоро! - эти драконовские меры обратятся полным беспределом.

В тот же день это приходится почувствовать на себе и социал- демократам. На основе новых параграфов Геринг немедленно запрещает всю их прессу. Весьма скоро с таким же произволом доводится познакомиться и всем другим партиям. Если левые тогда еще имели возможность протестовать на предвыборных собраниях, если газеты демократического центра еще печатали эти протесты и вообще пока существовали весомые возможности выражать общественное недовольство фашистским режимом, то после предстоявших (5 марта 1933 г.) выборов в рейхстаг письменные протесты можно будет просто бросать в корзину для бумаг, а их авторов, соответственно, в концентрационные лагеря. Любое расследование этих государственных эксцессов сразу же прекратилось.

Кто, читая наутро после этого исторического вечернего пожара только что опубликованные чрезвычайные распоряжения, мог предчувствовать тогда, что уже одними только этими постулатами будет легализована коричневая революция? Но это именно так! Евреям и христианам, фронтовикам "Стального шлема" ⁵ и масонам, членам католической партии Центра и партии немецких националистов ("дойчнационале"), даже певческим союзам и потребительским обществам - всем им со временем предстояло познакомиться с тем новым полицейским нравом, которое из моря огня на Кенигсплац сумело извлечь для себя хотя бы видимость оправдания того факта, что вскоре 60- миллионный народ оказался ввергнутым в пучину террора. Ведь чтобы столь жестоко лишить силы действующую конституцию необходимо было дать недоверчивому народу хоть какое-то обоснование произвола. Мол, имело место коммунистическое посягательство на существующий строй. Доказать это - дело позиции. Она принимается за работу в тот же вечер.

Итак, когда 23 декабря 1933 г. наступил заключительный акт этого крупного процесса смертный приговор пришлось выслушать только Маринусу ван дер Люббе. Судьи объявили этого сознавшегося и изобличенного голландца одним из нескольких поджигателей, однако установить его сообщников не смогли. Они открыто признали, что решить эту действительную загадку поджога не сумели. А у единственного, кто это мог сделать, у самого Люббе, им эту тщательно скрываемую подсудимым тайну выудить не удалось.

И вот Люббе, в состоянии полной прострации стоит перед судьями и слушает свой смертный приговор. Он словно уже сейчас находится по ту сторону земного бытия; лицо его застыло, как будто он воспринимает только земную оболочку тех простых формулировок, которые потребовались этому высокому суду, чтобы подтвердить его уже давно свершившийся переход в мир иной.

Так почему же голландец, даже стоя уже одной ногой на плахе, где ему отсекут голову, пренебрег своим шансом уникального ухода с исторической сцены? Почему он не стремился оказаться в лучах рампы, а сжался в комок в своем укромном уголке на скамье подсудимых? Сначала этот хранитель тайны поджога швыряет факел и несет всякий бред, а потом, когда дело доходит до присяги обязывающей говорить только правду и ничего кроме правды, окружает себя непроницаемым облаком молчания.

Один вопрос громоздится на другой, и удовлетворительного ответа нам так никогда и не найти, даже если мы услышим так называемую разгадку этой загадки. Всегда

⁵ Союз фронтовиков первой мировой войны.

стр. 182

будет оставаться какая-то неуверенность, какая-то невероятность происшедшего. И я думаю, что это хорошо, ибо мы сознательно глядим в глаза этому не дающему покоя факту - иначе мы вообще не уловим более глубокого смысла спектакля, состоявшегося в Лейпциге. Люббе мертв и навечно замкнул свои уста. Но те, кто заставил его молчать, дабы он не выдал тайны, сами держать язык за зубами не сподобились ⁶ .

* * *

Прежде чем обратиться к закулисным причинам поджога рейхстага - этой первой коричневой уголовной аферы - я хотел бы представить читателю несколько свидетелей, подходя к их показаниям с точки зрения, так сказать, их компетентности.

И тут мне не избежать странного признания, что моя профессиональная биография началась в ... гестапо! Однако это звучит хуже, чем было на самом деле. Во-первых, тогда эта организация еще не была тем гестапо, которое мы знаем впоследствии - гестапо Гиммлера. Само это название ⁷ по большей части еще не являлось таким общераспространенным, а, во-вторых, попал я в это учреждение в силу почти что обыкновенной профессиональной карьеры криминалиста.

В июле 1933 г. я сдал юридический экзамен на чин ассесора права и поступил на службу в прусскую администрацию. Там было принято, чтобы младшие юридические чиновники начинали свою службу с обычной полиции. Поэтому мне не пришлось прикладывать для того никаких особенных усилий.

К моему счастью или несчастью, получилось так, что обо мне вспомнил тогдашний ближайший сотрудник Геринга по прусскому министерству внутренних дел статс-секретарь Грауэрт, которого я знал еще с 1929 г. (когда был у него референтом).

О недавно назначенном первом начальнике гестапо Рудольфе Дильсе ⁸ (ему как раз исполнилось 33 года) я знал еще в свои студенческие годы. Когда я начинал учебу в Марбурге, он уже проучился там целый семестр. Репутацией он пользовался не очень-

⁶ На Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников, закончившемся в октябре 1946 г., Геринг вынужден был признать свою руководящую роль в организации провокационного поджога рейхстага, послужившего сигналом для безудержного террора против всех антифашистских сил в Германии.

⁷ Аббревиатура от нем. Geheime Staatspolizei (Государственная тайная полиция). Образована Герингом 26 апреля 1933 г. во главе с ее первым начальником Рудольфом Дильсом. Первоначально входила в состав прусского министерства внутренних дел, в котором служил автор книги, и подчинялась непосредственно Герингу. Целью гестапо была борьба с противниками нацистского режима и инакомыслящими. С июля 1936 г., став имперской тайной канцелярией, оно возглавлялось рейхсфюрером СС и начальником германской полиции Генрихом Гиммлером. После создания 27 сентября 1939 г. Главного управления имперской безопасности (РСХА) во главе с Райнхардом Гейдрихом было включено в состав IV управления и им фактически руководил с 1935 г. начальник этого управления Генрих Мюллер. (О внутренней структуре гестапо см.: "Энциклопедия Третьего рейха". М., 1996.) Па Нюрнбергском процессе в 1946 г. гестапо было признано преступной организацией, большинство его организаторов и руководителей было приговорено к смертной казни и длительным срокам тюремного заключения.

⁸ Рудольф Дильс (1900-1957), первоначально начальник политического отдела (IA) берлинского полицей- президиума, а затем - первый начальник вновь созданного гестапо. В годы Веймарской республики по долгу службы преследовал членов НСДАП и ее различных формирований, но после прихода Гитлера к власти со свойственной ему беспринципностью переметнулся на сторону нацистов и вошел в доверие к Герингу, женившись на его племяннице и став его ближайшим сотрудником и доверенным лицом. После официального создания гестапо 26 апреля 1933 г. назначен его начальником, т.е. заместителем Геринга. В сентябре 1933 г. после ряда скандалов из-за беспредельной жестокости гестапо, был снят с этой должности, что явилось также результатом соперничества между Герингом и рейхсфюрером СС Гиммлером в их борьбе за главенство над объединенной политической полицией. Дильс был вынужден бежать в Чехословакию. Одержавший верх Гиммлер уволил его из гестапо, но в дальнейшем он все же занимал важные посты, в том числе и в концерне "Герман Геринг". В дальнейшем примкнул к оппозиции. После неудачи заговора 20 июля 1944 г. был арестован и подвергнут тюремному заключению. После краха гитлеровской Германии служил управляющим имением в Нижней Саксонии (тогдашняя Западная Германия).

стр. 183

то хорошей, зато, по студенческим понятиям, был личностью прямо-таки легендарной. Член видной студенческой корпорации, он ставил рекорды по выпивке, а вечные истории с женщинами уже тогда были одной из важных сторон его бурной жизни. Особенный интерес всех студентов-любителей пива вызывала его крепкая челюсть; к концу вакханалии он разгрызал зубами пивные кружки. Уже став государственным чиновником, Дильс свою успешную деятельность по разгрызанию кружек не прекратил. Так, молодой ассесор, направленный в политическую полицию, быстро зарекомендовал себя в глазах тогдашнего социал- демократического министра внутренних дел Пруссии Зеверинга ⁹ , что тот перевел его в политическое управление этого министерства. Такая карьера при социал- демократическом правительстве могла показаться для представителя феодального рода довольно двусмысленной. Корпоративные студенческие корпуса в то время считались оплотом реакции и отнюдь не служили поставщиками кадров для социал-демократической полиции. Поэтому Дильс среди себе подобных выглядел ренегатом. Его считали человеком без политических убеждений и общества его избегали.

Вне всякого сомнения, очень умный, но и опасно неустойчивый и безрассудно действующий Дильс находился в состоянии безудержного стремления к власти. Между тем он продолжал растрачивать жизнь на алкоголь и женщин. В сущности Дильс являлся всего лишь карикатурой своего извращенного тщеславия. Несмотря на успехи по части политических убийств, он не был подобен Фуше ¹⁰ , ибо у него отсутствовала целеустремленная самодисциплина. Несмотря на свои беззаботные подлости он все-таки не смог подняться до уровня Талейрана ¹¹ .

Когда же на Германию неудержимо накатывался коричневый поток, примерно с 1931 г., Дильс начал задумываться, а не поставить ли ему на коричневую карту. В то же время ему стало ясно: оправдаться перед своими прежними единомышленниками он сможет только видимостью раскаяния. Не будучи никогда обремененным излишком совести. Дильс начал передавать свои материалы "Стальному шлему", а потом, когда пришла пора внутриполитических триумфов нацистов, Коричневому дому ¹² .

В середине 1932 г. Дильс совершил политическое клятвопреступление. Лишь только заметив, что новый человек у власти - рейхсканцлер фон Папен ¹³ - нуждается в основательном поводе для смещения социал- демократического правительства Пруссии, он дошел до того, что дал перед Государственным трибуналом под присягой показания насчет общественной опасности своего бывшего шефа социал-демократа Зеверинга. Дильс заявил, будто лично присутствовал при том, как статс-секретарь Зеверинг предложил председателю коммунистической фракции рейхстага Торглеру настоящий боевой союз. Через несколько дней Браун ¹⁴ и Зеверинг были смещены со своих постов, между тем как коронный свидетель против них утвердился в полицейском отделе прусского министерства внутренних дел. Но недолго радовался он своему первому крупному триумфу. Что было толку от милости к нему Папена, когда перед дверью в Имперскую канцелярию уже стоял новый рейхсканцлер - генерал

⁹ Карл Зеверинг (1875-1952), социал- демократический политический деятель. В 1919-1926 гг. и 1932-1933 гг. министр внутренних дел Пруссии. В 1932 г. капитулировал перед незаконно сместившим его рейхсканцлером фон Папеном, а в 1933 г. - перед Гитлером.

¹⁰ Жозеф Фуше - министр полиции при Наполеоне I.

¹¹ Шарль Морис Талейран (1754-1832), министр иностранных дел при императоре Наполеоне Бонапарте. Вошел в историю как выдающийся политический интриган. Участник Венского конгресса 1814-1815 гг.

¹² Партийная резиденция Гитлера, местонахождение руководства НСДАП.

¹³ 20 июля 1932 г. Папен совершил государственный переворот в Пруссии, без всякого сопротивления (послав взвод солдат во главе с лейтенантом) сместив возглавлявшееся социал-демократами Отто Брауном и Карлом Зеверингом правительство этой земли, чем облегчил дальнейший путь к установлению нацистской диктатуры.

¹⁴ Ommo Браун (1872-1955), государственный деятель Веймарской республики, один из лидеров СДПГ. В 1920 г. стал министр-президентом (премьер-министром) Пруссии и возглавлял ее правительство (с небольшими перерывами) до насильственного смещения 20 июля 1932 г. Затем эмигрировал в Швейцарию, где провел последние годы своей жизни.

стр. 184

фон Шлейхер ¹⁵ ! И что пользы было Дильсу от благорасположения этого "социального генерала", когда на подходе уже были эти злые национал-социалисты, при помощи которых сей заядлый авантюрист пытался заставить забыть свое политическое прошлое.

В воздухе носились страшные слухи: министром полиции станет Геринг, именно Геринг, а не кто иной! Как не допустить этого? А то неровен час, угодишь и под уголовный суд. И не успел Геринг прочно усесться в свое министерское кресло, как Дильс в качестве поистине толкового знатока полицейского дела уже занял место рядом с ним в должности советника.

Теперь вопрос для этого опытного полицейского чиновника стоял так: все или ничего. Если не удастся в первые же часы приобрести доверие своего нового шефа, с прежним великолепным положением придется распроститься. Насколько Дильс знал своих новых кормильцев, с которыми прежде боролся, они были жестоки и шутить не любили. Прежнего полицейского чиновника Зеверинга охватил смертельный страх, как бы Геринг не приказал показать ему дела времен "борьбы" нацистов за власть. А что если тот обнаружит одиозные письменные документы своего нового протеже.

Неудивительно, что Дильсу приходилось лезть из кожи вон, чтобы снискать милость Геринга, нуждавшегося в таких посвященных в тайны людях: этот король всех прусских полицейских, только и ждал благоприятного случая, чтобы полакомиться сладкой добычей, а бандитский инстинкт подсказывал ему, что в лице Дильса он найдет дрожащего за собственную шкуру ренегата и свое послушное орудие.

Уже первые волны арестов, инспирированных услужливым Дильсом, привлекли к себе внимание вышестоящих начальников. Дильс в буквальном смысле слова купил свое положение при Геринге, став для него незаменимым. Прожженный авантюрист, он одновременно сделал и шаг дальше. Сразу разглядев геринговскую жажду власти, и будучи не менее ловким, Дильс быстренько закалькулировал нежелание своего шефа делить с кем-либо личную власть. И здесь он действовал с присущей ему ловкостью и беспардонностью. За несколько месяцев он убедил Геринга в том, что эффекта в борьбе с государственными врагами любых мастей можно добиться только созданием особой тайной полиции, которая (это само собой разумеется) будет подчинена юридическому и административному контролю министерства.

Вся Германия замерла, когда в июне 1933 г. Геринг подписал распоряжение, согласно которому, с громогласными угрозами, была реорганизована политическая полиция, преобразованная в строго руководимое секретное ведомство рейха. Чтобы удобнее действовать, Геринг разместил новый орган в специально конфискованном с этой целью здании на Принц-Альбертштрассе, неподалеку от своего перестроенного роскошного дворца. Прежде там находилось училище ремесленного художественного искусства. Дильс не терял времени даром: гестаповцы под его началом рьяно принялись за дело, и скоро под сводами бывшего училища раздались первые вопли истязаемых.

В этом здании, о котором я, как и большинство немцев, мало что знал, мне и было суждено начать с августа 1933 г. свою службу.

Я попробовал проникнуть в это здание раз, потом другой, но дальше приемной начальника гестапо мне дозвониться из проходной не удалось. То Дильс только что уехал, то находился на важном совещании, то трапезничал, то отправился в инспекционную поездку, и так - без конца. Позвоните завтра, а еще лучше послезавтра! Наконец я понял: Рудольф Дильс меня впускать в свою вотчину не хочет. Почему? Этого я не знал.

¹⁵ Курт фон Шлейхер (1882-1934), последний рейхсканцлер веймарской Германии, в качестве "социального генерала" сменивший на этом посту главу "кабинета баронов" фон Папена. В результате секретных переговоров с Гитлером (при посредничестве Папена) и политических интриг рейхспрезидент Гинденбург дал ему отставку и 30 января 1933 г. передал власть Гитлеру. Располагал секретным досье на Гитлера (о венерической болезни последнего в годы первой мировой войны) и был вместе с женой убит гестаповцами на собственной вилле в Потсдам-Бабельсберге в "Ночь длинных ножей" 30 июня 1934 г.

стр. 185

В конце концов мне удалось в подъехавшем служебном фургоне министерства проникнуть в здание через задние ворота и немного погодя, к удивлению моего нового шефа, оказаться в его кабинете, предъявив ему приказ министерства о моем назначении. Будь я немного похитрее, я призадумался бы над тем, как мне поскорее выбраться отсюда... Но я сделал прямо противоположное.

Итак, я выслушал кошачье-дружелюбные приветственные слова своего нового начальника, выразившего сожаление по поводу "неприятного недоразумения". Затем он направил меня к начальнику отдела криминальной полиции ¹⁶ .

Я поспешил в двухэтажное здание, где только что обосновался правительственный советник Небе. Он принял меня с распростертыми объятиями.

Артур Небе был человеком, свято верующим в закон, что, разумеется, мало импонировало Дильсу. Этот бывший комиссар уголовной полиции в берлинском полицей- президиуме Веймарской республики имел все основания чувствовать себя в вынужденной внутренней оппозиции к своим нацистским начальникам. Став офицером в годы первой мировой войны, Небе в дальнейшем посвятил себя криминалистике и со временем выдвинулся в число признанных специалистов своего дела. Ему пришлось стать очевидцем роста преступности и пособничества ей, разгула коррупции. Он видел, что низкие политические махинации все сильнее проникали в полицию. К тому же Гиммлер и Гейдрих - эти "сиамские близнецы" - все назойливее поучали нас криминалистов, как использовать полицейскую силу для всех мыслимых и немыслимых уголовных деяний. По сравнению с этим, донацистские эксцессы и извращения выглядели просто безобидными.

Именно тогда, когда я встретился с ним впервые. Небе переживал свое первое разочарование в нацистах. Все, что от него теперь требовалось, - это обеспечивать без помех выполнение приказов Дильса, Стоит ли удивляться тому, что вскоре произведенный в чин старшего правительственного советника криминальный комиссар почувствовал себя в этих новых условиях не в своей тарелке. Отрезвление Небе становилось все острее и острее, по мере того, как ему приходилось сталкиваться с гестаповским террором и с нацистскими методами полицейской деятельности.

Вскоре мы с Небе подружились. Эту дружбу, преодолевшую спады и подъемы, а также миновавшую опасные повороты, мы пронесли через все бури "тысячелетнего рейха", пока Небе не постигла горькая участь.

С тех пор как Небе более или менее обосновался в составе гестапо, он не выходил из состояния внутреннего конфликта. В нем мучительно боролись между собой две души: одна была за порядочность и право, а другая испытывала недоверие к честности и проницательности высшего начальства. Когда Дильс что-либо приказывал, не говорил ли его голосом Геринг, а голосом Геринга - сам фюрер? И разве не следовало в таком случае беспрекословно подчиняться? - считал Небе. Как легко сегодня высмеивать подобные соображения! Как часто Небе качал головой по поводу своей ошибки! Кто же не знает сейчас, куда этот жестокий демон Гитлер привел немецкий народ! Величайшее преступление этого чудовища - в том, что оно превратило всю нашу страну в сплошной щебень и развалины, а также в том, что 60 миллионов человек во всем мире заплатили за это своими жизнями. Но тогда это адское наваждение еще только овладевало умами немцев и все последующее еще было далеко и многие верили лживым обещаниям Гитлера. Именно потому, что сам я никогда не верил в коричневую панацею, могу позволить себе говорить это. Небе же дорого заплатил за свою ложную веру, сначала резким разочарованием и болезненными угрызениями совести, потом неотступным страхом подпольной деятельности и под конец - жесточайшими пытками и смертью на виселице. Я думаю, такая судьба заслуживает нашего уважения.

¹⁶ Артур Небе - опытный криминалист- профессионал времен Веймарской республики. При нацистах, которым он не симпатизировал, стал начальником V управления (криминальной полиции, сокращенно: крипо) Главного управления имперской безопасности (РСХА). Возглавлял это управление до 20 июля 1944 г., когда как участник сорвавшегося антигитлеровского заговора был арестован и повешен.

стр. 186

Я не только не избегал общения с Небе, а, наоборот, настолько привязался к нему всем сердцем, что избавиться от меня он уже не мог. Пожалуй, даже довольно бестактным образом я добился того, что со временем человеческие отношения между нами стали сильнее политической рефлексии. Но я боролся за Небе и другим способом: вываливал на него все то, что, как я знал, постоянно внутренне мучило его. Однако он был слишком замкнут, чтобы обсуждать даже с другом свои сомнения или же резко покончить с этой новой для него гестаповской практикой. Он все еще колебался. Он все еще надеялся. Он все еще отказывался верить в то, что подсказывали ему его рассудок и чувство справедливости. Возможно, тогда я сумел внушить ему мои взгляды и тем усилил его сомнения. Но иногда Небе пугался моей откровенности. Моя борьба за Небе была суровой и решительной, и я не скрывал ее от него самого. Но доверчивость Небе по отношению к нацистскому руководству исчезала именно в тех случаях, когда коричневые канальи вторгались в его исконную сферу деятельности, где он был настоящим профессионалом ¹⁷ .

Мы с Небе желали, чтобы Дильс поскорее на чем-нибудь провалился. Собрать на него обширный компромат было нетрудно. Ведь мы жили в пещере разбойничьей шайки, в которой никто не решался даже отправиться в туалет, не поставив об этом предварительно шефа в известность о неотложной нужде. Я ни на одну минуту не был спокоен за свою жизнь. Даже Небе - нацист, этот "старый борец" с хорошими связями, каждый раз утром, днем и вечером, когда мы входили в здание гестапо или выходили из него, наглядно давал мне понять, каково его истинное мнение об этом достославном учреждении. Он принципиально пользовался только запасной лестницей, держа руку в кармане на снятом с предохранителя пистолете. Как часто он возмущался тем, что я, человек неосторожный, спускался по гораздо легче простреливаемой главной лестнице вместо того, чтобы плотнее прижаться к стене, дабы не попасть под град пуль. Подвергнуться в здании гестапо аресту было тогда делом настолько обычным, что чье-либо исчезновение замечали только тогда, когда о нем поступало известие из тюрьмы, больницы или морга.

Никогда не забуду, какие вынужденные меры предосторожности приходилось нам принимать. Большое впечатление производил на меня всегда взведенный пистолет Небе, при помощи которого этот криминальный комиссар и старший правительственный советник намеревался защищаться от ареста. Небе постоянно носил в нагрудном кармане мундира заранее подготовленный им самим приказ о собственном аресте. Этот хорошо знавший жизнь блюститель закона не сомневался, что несмотря на его высокий чин, СА в какой-то неожиданный момент "умыкнут" его на расправу. Тогда он вынет из кармана упомянутый выше приказ о собственном аресте и заявит, что уже давно арестован гестапо. Двух минут ошеломляющего эффекта хватит, чтобы открыть огонь из-за ближайшего поворота длиннющего коридора.

Всего через каких-то два месяца моя совместная с Небе работа принесла свои первые плоды. Небе принялся за Далюге ¹⁸ , а я стал нашептывать Грауэрту насчет Дильса. Для шефа гестапо наступал период непогоды. Наши действия против него оказались небезуспешными. К тому же у нас нашлось немало готовых помочь единомышленников даже среди нацистов, которые боялись ответственности за свою собственную безудержную жестокость в отношении арестантов.

¹⁷ См. о нем: Gisevius H.B. Wo ist Nebe? ("Где Небе?"). Имеется в виду постоянный вопрос Геринга, который вечно хотел иметь все под рукой.

¹⁸ Курт Дилюге (1894-1946), член НСДАП с 1932 г., член национал-социалистистической фракции в прусском ландтаге. Был начальником полиции рейха, занимал пост также статс-секретаря министерства внутренних дел Пруссии. В 1942 г. был назначен начальником тайной полиции в Управлении Службы безопасности (СД). После убийства Гейдриха стал заместителем протектора Богемии и Моравии (Чехии), получив чин оберсгруппенфюрера СС (генерал- полковника). За свои преступления повешен по приговору чехословацкого суда 24 апреля 1946 г.

стр. 187

Окопавшись в кресле имперского министра внутренних дел конкурент гестапо Фрик ¹⁹ наконец-то дождался своего часа. В конце сентября 1933 г. Дильс был снят со своего поста, причем с обычной для коричневых молниеносностью. Хотя отставленный начальник гестапо и был для проформы назначен вице-полицей-президентом Берлина, он верно оценил обстановку и предпочел с фальшивым паспортом бежать в Чехию. Тем же приказом была учреждена комиссия по реорганизации гестапо. Вместе с Небе в нее вошел и я.

Мы оба вздохнули с облегчением. Но, к сожалению, этот зачаток поворота к лучшему немедленно превратился в свою противоположность. Вместо Дильса назначили не опытного полицейского чиновника, а поистине "лучшего коня из конюшни Геринга", как гордо заверил нас Грауэрт. Сей худший конь был безмерно глуп, констатировали мы с Небе, зато мировоззрение у него было именно такое, как нужно. Звали этого редкостного осла Пауль Хинклер. Ввиду оказанной ему чести он немедленно заперся в своем кабинете и на почве беспрерывного пьянства, а также в целях изучения дел арестантов три недели не показывался никому на глаза. А важная комиссия, от которой мы так многого ожидали, вообще ни разу не собралась.

Хинклер ясно заявил насчет меня: старые "товарищи по борьбе" сообщили ему, что я - бывший член "Стального шлема". Это являлось теперь преступлением. По тогдашней терминологии, обвинение в том, что ты - "реакционер", было обвинением тяжким. А потому Хинклер решил провести реорганизацию вверенного ему учреждения. В результате его деятельность на этом посту не продлилась и месяца, и в последних числах октября 1933 г. миссия его закончилась.

Вновь воцарился Дильс, вернувшийся из Богемского леса с неприятными разочарованиями, что явилось платой за его возвращение. Одновременно гестапо было выведено из-под контроля министерства внутренних дел и подчинено непосредственно Герингу.

Как-то Небе, вернувшись из министерства, поведал мне, что меня приказано арестовать. Я укрылся в большом отеле и найти им меня не удалось...

На следующее утро я через задний подъезд пробрался в здание министерства внутренних дел и благодаря Небе встретился с Далюге, который номинально оставался начальником всей полиции рейха, а тем более человеком, которому я мог пожаловаться. Именно в этот момент секретарша Далюге доложила ему, что некий комиссар гестапо явился в министерство арестовать меня прямо в его кабинете. Далюге отнюдь не вышел из себя, а, скорее, наоборот, ушел в себя. Но он был столь великодушен, что дал мне скрыться через запасной выход.

Этажом ниже мне удалось попасть к Грауэрту, которого не так- то легко было лишить спокойствия. Тем не менее статс- секретарь слегка вспылил, а потом сказал, что этот инцидент он урегулирует сам и я спокойно могу отправиться домой. Он тут же, в моем присутствии, переговорил по телефону с Герингом. Тот был крайне возмущен самоуправством гестапо и приказал провести строгое расследование инцидента. Промежуточным результатом явилось то, что спустя три дня я снова вернулся на свое место в гестапо, где Дильс внешне сердечно приветствовал меня словами:

"Мой дорогой Гизевиус, какое чудовищное недоразумение! Я ничего о нем не знал, это - явное превышение власти со стороны СА. Ведь вы - мой лучший референт!".

Да не подумает читатель, что Геринг соизволил вступиться за меня. Через три дня я собственными глазами прочитал злополучный приказ о моем аресте в книге исходящих документов гестапо. Согласно ему, меня надлежало посадить в тюрьму за "реакционные взгляды", а затем, по указанию Дильса, передать СА для "дальнейшей обработки". Дильс питал ко мне такую ненависть, от которой мне становилось не по

¹⁹ Вильгельм Фрик (1877-1946), один из главных немецких военных преступников. По профессии юрист, был сначала руководителем фракции НСДАП в рейхстаге и министром внутренних дел Тюрингии, являлся приближенным Гитлера. Участник Мюнхенского путча 1923 г. Пришедший к власти Гитлер назначил его в 1933 г. имперским министром внутренних дел. По приговору Международного военного трибунала повешен в Нюрнберге 16 октября 1946 г.

стр. 188

себе. Отсюда поневоле родился компромисс. Учитывая мои, как он выразился, выдающиеся способности. Дильс решил "сплавить" меня, дав мне "почетное" задание быть наблюдателем от гестапо на Лейпцигском процессе.

* * *

К тому времени суд над Люббе и другими обвиняемыми длился уже больше месяца. Наблюдать там было особенно нечего, ибо все можно было прочесть в газетах. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как скучать на скамьях для публики.

Сплавив меня в начале ноября 1933 г. в Лейпциг, Дильс считал, что обрек меня на смертельную скуку. Шеф даже и подумать не мог, что мне удастся заглянуть за кулисы процесса буквально через дверную щель.

В те дни мне удалось сделать просто-таки редкостное открытие. Наискосок от меня находился кабинет криминального советника Гайсселя - бездельника с импозантной внешностью да к тому же и весьма болтливого. По должности он числился чиновником для особых поручений, т.е. для всего, а лучше сказать, не для чего. Дверь в кабинет этого мастера детективного жанра целыми днями была распахнута настежь.

Читатель, пожалуй, удивится, что мною, однако, овладело любопытство. Разве не должен был служащий геринговской тайной полиции, даже если ему не светила начальственная благосклонность, в ноябре 1933 г. уже знать, что именно произошло в ночь поджога рейхстага? Во всем, что было связано с поджогом рейхстага, в гестапо царила мертвая тишина, нарушить которую не решался никто. Хороший пример молчания подавал сам обычно столь говорливый Дильс. В этом деле он держал язык за зубами так, словно за его спиной собственной персоной стоял Геринг.

Тем более странным показалось мне однажды, что обычно гостеприимно распахнутая дверь кабинета Гайсселя заперта изнутри, а сам он время от времени через осторожно приоткрытую щель выглядывает в коридор. Гайссель стал уверять меня, что занят срочным и неотложным делом. Это повторилось и в следующие дни.

Любопытство мое росло. Само собой разумеется, я сообщил о своих наблюдениях Небе, но тот в ответ пробормотал что-то невразумительное. Но он по-настоящему разозлился, когда я рассказал ему, что, бросив взгляд через полуоткрытую дверь увидел в кабинете у Гайсселя какого-то незнакомого штурмовика. Гайссель вместе с ним наклеивал на большой лист картона какую-то бумажную лапшу. Небе посоветовал мне не совать нос, куда не следует.

Именно в те дни с Лейпцигом велись особенно оживленные переговоры. Содержание их было одно и то же. Гестапо интересовалось, получено ли в Лейпциге какое-то важное письмо и отправлено ли оно затем срочно из Лейпцига в Берлин фельдегер-ской почтой. Порой слышалась отборная брань с требованием немедленно найти это загадочное письмо и незамедлительно подключить к его поискам все инстанции. Только и слышалось: письмо, письмо! Оно должно быть в Берлине не позже завтрашнего дня! Что за письмо? Из- за чего такой шум? Вскоре мне удалось докопаться: речь шла о служебном письме из местного суда одного небольшого города неподалеку от Берлина, направленном IV сенату Имперского суда, рассматривавшему дело Люббе. Нервозность эта продолжалась несколько дней. Потом волны возбуждения улеглись, повсюду можно было видеть довольные лица: инцидент был исчерпан.

Когда я сообщил об этом Небе, тот лишь наморщил лоб и поддержать мои хитроумные криминалистические догадки не пожелал. Но Небе без всяких возражений выслушал через пару дней сообщение о моем другом открытии. Однажды ко мне пришел ассесор П., который с благословения министерства был переведен в гестапо, и с возмущением рассказал: сегодня утром он встретил нашего шефа Дильса в универмаге "Вертхайм" и они обменялись несколькими ничего не значащими словами. Однако при этом Дильс сказал, что хочет купить себе дорогую охотничью куртку и в ближайшие дни отправится на "охоту": на сей раз надо "убрать" очень важного человека. И поскольку речь шла не о государственной тайне, а лишь о самом Дильсе,

стр. 189

этом прожженном негодяе, Небе принял участие в наших общих усилиях выяснить, кто же эта предполагаемая жертва "охоты", в которой примет участие лично шеф гестапо. Обычно повседневные убийства передавались СА: берлинский группенфюрер штурмовиков Карл Эрнст ²⁰ обладал мистическим свойством словно магнит притягивать к себе "самоубийц", а полицейские врачи сразу же констатировали смерть в результате падения с лестницы или чего-либо подобного. Так кто же это столь важное лицо, в "охоте" на которого примет участие даже сам Дильс? Да к тому же убийство его должно произойти не в гестаповском подвале, а на лоне природы!

Поэтому мы с Небе внимательно следили, не произойдет ли в ближайшие дни какое-нибудь "самоубийство" или же "несчастный случай на охоте". Небе ясно представлял себе, как нам действовать дальше. К тому времени коричневая "революционизация" продвинулась столь далеко, что убийства сделались, так сказать, составной частью официальной системы. Наряду с убийствами, совершенно неразборчиво совершавшимися СА, обнаруживались и так называемые "обыкновенные", которым вообще не придавалось никакого значения. Одно из многочисленных распоряжений тех дней априорно давало помилование тем убийцам, которые "в интересах революции действовали слишком усердно".

Знай мы, о ком именно идет речь на этот раз, мы с самого начала не питали бы никаких иллюзий. Но подробности мы узнали гораздо позже. И проболтался о них сам Дильс. Он с эпической широтой поведал нам во время вечерней выпивки, что убитого звали Али Хелер. Тот был известным коммунистическим громилой и драчуном, но отнюдь не настоящим коммунистом, а многократно судимым рецидивистом и сутенером. Это он убил автора нацистского гимна Хорога Весселя ²¹ . Причисленный нацистами к лику святых, Хорст Вессель тоже был сутенером - словом, оба они были птицами одного полета. Фотография Хорста Весселя в то время висела буквально в каждом доме и ее можно было купить в любом газетном киоске. Смертельный выстрел сразил коричневого "героя", с которым Хелер подрался из-за уличной шлюхи. Убийству не помешало и то, что имя Хорста Весселя было у всех на устах, а самого его нацисты сделали, так сказать, национальной святыней.

Хеллер был приговорен к пожизненному заключению, и вот теперь Дильс и иже с ним надумали ликвидировать его. Сделать это было не так-то просто, ибо у министерства юстиции еще оставались кое-какие следы исчезнувшей совести, и оно не желало выдавать своих заключенных на внесудебную расправу СА. В дальнейшем похищение заключенных прямо из тюремных камер с целью их убийства стало для гестаповцев просто спортом. Хотя уголовных судей "третьего рейха" можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в милосердии, гестаповцы на свой лад "подправляли" вынесенные официальным государственным судом приговоры. Таким образом осужденные на тюремное заключение оказывались не в камере, а в общей могиле.

Тогда практиковалось и ускоренное судопроизводство, и поэтому в деле Хелера был применен такой трюк: каторжника передавали в руки гестапо для полицейского допроса, а потому его, разумеется, нельзя было запросто убить в какой- нибудь казарме штурмовиков. Целесообразнее, чтобы он стал жертвой "несчастного случая" при транспортировке. С этой целью Дильс вместе с группенфюрером СА Эрнстом

²⁰ Эрнст Карл (1904-1934), член НСДАП с 1923 г., группенфюрер берлинских формирований СА. В прошлом - вышибала в пивной, коридорный в отеле, официант. Сыграл руководящую роль в организации поджога рейхстага штурмовиками. По приказу Гитлера был расстрелян вместе с другими высшими чинами СА по ложному обвинению как участник путча Рема.

²¹ Хорст Вессель (1907-1930), бездарный стихотворец, возведенный геббельсовской пропагандой в ранг нацистского мученика. Ему принадлежат ставшие девизом гитлеровцев строки: "Мы будем шагать вперед, пока вся Германия не разлетится вдребезги!..." Его жалкие вирши стали под названием "Песнь Хорста Весселя" официальным гимном нацистской партии, а затем и Германии. Был убит в пивной драке из-за проститутки 23 февраля 1930 г. и затем канонизирован нацистами как национальный герой.

стр. 190

и штабом его группы придумал для Хелера продолжительную автопоездку, которая, как можно предполагать, прошла вполне "гармонично". Все очевидцы в один голос заявили, что автомашина с Хелером потерпела аварию из-за неисправности мотора. Во время вынужденной остановки арестант, как водится, совершил "попытку к бегству". Дабы избежать ненужного внимания к этому инциденту, тело его сразу же закопали прямо на месте - в прекрасном мекленбургском лесу.

Примечателен сам повод, по которому Дильс рассказал эту историю. Несколькими неделями позже один неугомонный грибник нашел там труп. Прежде, чем в дело вмешались не заинтересованные в огласке власти, ничего не подозревавшие местные газеты сообщили подробности находки. Сначала обнаружилась только рука, дикие кабаны уже обгрызли ее. Среди населения пошли слухи; их не удалось пресечь даже "правдоподобным" заявлением местных партийных органов, что речь идет об особенно изощренном самоубийце. Слухи усилились. Дильс не скрывал своего раздражения. Таким образом, нам уже больше не приходилось ломать себе голову над тем, на какую "охоту" собирался тогда Дильс. Он сам цинично разболтал об этом. А такого рода убийства, ставшие обыденными, по нацистской терминологии начали называть "справедливыми с точки зрения права".

Как выяснилось, мы с Небе действовали в ложном направлении. Мы искали некоего незнакомца, а то, что мы нашли, оказалось трупом одного из клана поджигателей рейхстага!

Еще ранее в ближайшей окружности Берлина был найден труп, зарытый на глубину всего таких-то двадцати сантиметров. Его обнаружил крестьянин при пахоте. На убитом была одна рубаха, больше из одежды ничего не нашли. На горле обнаружили явные следу удушения. Предположительно, убийству предшествовала сильная борьба с жертвой. Следы терялись на прилегающей проселочной дороге, по которой убийцы скрылись на машине.

Сам по себе инцидент этот особенно ничем не поражал. Через несколько часов дактилоскопическая служба установила; убит некий Ралль, неоднократно судимый преступник, фото которого глядело с объявления о его розыске. Согласно полицейскому донесению, в это время он находился в Нойруппине в распоряжении местного суда и был через несколько дней по требованию гестапо доставлен в полицей- президиум Берлина. Иначе говоря, в тот момент труп должен был сидеть в берлинской полицейской тюрьме, а не лежать в сырой земле. Небе ухватился за этот скандал. Из предосторожности он доложил Дильсу, а потом стал разузнавать об инцидентах у других сотрудников гестапо. Так он каким-то образом вышел на криминального комиссара Гайсселя. Но тот, услышав о трупе какого-то Ралля, вдруг повел себя так, словно его ужалил тарантул. Теперь мы знали за кого нам ухватиться! Через Гайсселя мы распутали всю эту историю и даже установили личность того неизвестного штурмовика, которого я увидел через дверную щель кабинета Гайсселя в Лейпциге.

Действительно, вышеназванный Ралль по настоянию гестапо был тщательно и подробно допрошен в Берлине. Допросы велись в берлинском кабинете Гайсселя. По их окончании арестант якобы был однажды ночью отправлен в полицей- президиум, будто бы для очной ставки. На самом деле его раздели на Принц-Альбрехштрассе до рубахи, а затем гестаповцы запихнули дрожащего от холода и страха смерти Ралля в автомашину. Там, где место показалось им подходящим, они остановились. На опушке леса они увидели луг со скамейкой для обозрения местности. Усадив Ралля на нее, они сообща стали его душить. Затем, прислонив труп к спинке скамьи, отправились на ближайшее поле, вырыть там могилу. Кто опишет их ужас, когда, услышав какой-то шорох, они оглянулись и увидели, что убитый пытается убежать! При свете луны бегущий в развевающейся рубахе "мертвец" нагнал ужас даже на этих закоренелых убийц из СА. Испугавшись, что их преступление будет обнаружено, они бросились вдогонку за "трупом". Теперь они душили его так, чтобы он испустил дух.

стр. 191

Есть впечатления, которые не позабыть. Описание убийства Ралля, данное присутствовавшим при том штурмовиком Райнекингом, - одно из таких. Хотя впоследствии мне приходилось слышать вещи и пострашнее, эта картина и по сей день стоит у меня перед глазами, когда я пишу историю поджога рейхстага.

Но какое же, собственно, совершил преступление Ралль, если сначала его целыми днями допрашивали в гестапо, а потом убили темной ночью? И кто такой был этот Райнекинг, так неожиданно появившийся в поле нашего зрения? Мы поняли, за что нам надо зацепиться. Пусть Гайссель молчит, сколько ему угодно, зато Райнекинг достаточно словоохотлив. Новичок в гестаповских делах, он был просто польщен тем, что Небе не раз допрашивал его с глаза на глаз. Он был одним из тех миллионов немцев, которые нашли себе тогда прибежище в СА. Коричневая рубашка, которую он носил, наложила отпечаток и на его внутренний облик, а пропагандистские марши, в которых он дисциплинированно участвовал, или шумные торжества по случаю победы, производили на него глубокое впечатление. Однажды в качестве мелкого судейского служащего ему довелось присутствовать при допросе участковым судьей обычного неоднократно судимого уголовника, только что пойманного на краже со взломом. Это и был Ралль!

Как ни странно, Ралль сразу же заговорил о поджоге рейхстага, причем знал он об этом не понаслышке! Он отнюдь не был фантазером, а несомненно являлся соучастником поджога, о котором рассказал с мельчайшими подробностями. Все говорило за то, что он не лгун. Он описывал детали и называл имена. Оказывается, он принадлежал к охране берлинского группенфюрера СА Карла Эрнста. Да и кто на той стадии коричневого террора решился бы обвинять в поджоге Геринга и Геббельса, не будь это правдой!

Неудивительно, что под впечатлением услышанного участковый судья счел своим долгом дословно запротоколировать эти чрезвычайно важные показания. О дальнейшем он не подумал. Бесполезно ломать себе голову над тем, каким методом ему удалось побудить Ралля к такому шагу. Независимо от того, было ли это шантажом или актом мести со стороны человека, которому уже нечего терять, судье не оставалось ничего иного, как возможно скорее отослать этот протокол в Лейпциг специальным письмом, которое потом так искали!

Присутствовавший же при этом Райнекинг прислушивался к допросу со смешанными чувствами. Совершенно примитивная реакция заставила этого штурмовика действовать довольно смело. Разве унифицированная пресса не трубила изо дня в день, что за границей евреи и эмигранты ведут травлю рейха и что гнусней всех "страшилок" является утверждение, будто рейхстаг подожгли не коммунисты, а сами нацисты? И вот теперь он должен молча наблюдать, как этот человек, выдающий себя за соучастника поджога рейхстага, выбалтывает сокровенную тайну. Именно при нем, Райнекинге, пока еще никому не известном штурмовике, здесь диктуется на пишущую машинку тот протокол, на который в ближайшие дни будут направлены взоры всего мира!

Райнекинг просто-таки не мог дождаться конца допроса. Он поспешил к первому же компетентному фюреру СА и наскоро дал ему понять, о каком важном деле идет речь, после чего оба сели в машину и через несколько часов оказались в штаб- квартире Карла Эрнста. Там им долго ждать не пришлось, и их провели к самому шефу лично. Через несколько минут они уже стояли перед этим всемогущим человеком, командовавшим несколькими тысячами штурмовиков.

Сердце у Райнекинга забилось учащенно. Ему, маленькому безвестному человеку вдруг суждено оказаться в центре государственной акции! Группенфюрер, "усекший" сразу все, схватился за телефонную трубку. Он доложил обо всем начальнику гестапо. Тот был явно обескуражен и приказал срочно доставить Райнекинга к себе. Дильс был озабочен тем, как поскорее заполучить болтливого Ралля в свои руки. Гестаповцы разрешили Райнекингу участвовать в доставке этого коронного свидетеля в берлинский полицей-президиум.

стр. 192

Дальше дело шло так: после похищения Ралля - его допрос. Затем - перехват письма в Лейпциг. Потом - обыск у сожительницы Ралля. Далее - следствие. Но свои записи Ралль предусмотрительно упрятал, а его сожительница оказалась проворнее полиции и успела разорвать их на мелкие клочки. Это и была та бумажная "лапша", за склейкой которой я увидел Гайсселя и Райнекинга через дверную щель! Они хотели убедиться, не добавил ли Ралль чего-нибудь и не умолчал ли он о чем-либо при своем допросе. Тем временем - многочисленные запросы Дильса, подробный доклад Карлу Эрнсту, совещания с экспертами на Лейпцигском процессе.

И наконец - многозначащее известие: имперский министр пропаганды д-р Геббельс чрезвычайно благодарен гестапо. Намек на то, что именно Геринг, а не кто-либо другой, никогда не забудет этой мужественной помощи главного пропагандиста "третьего рейха". И в завершение герою этого скоропалительного криминального романа Райнекингу, которому начальник штаба СА Эрнст Рем пообещал лично пожать руку, не остается ничего иного, как ликвидировать Ралля, этого подонка, это предателя! Ведь надо навсегда заткнуть ему рот, ибо дело идет о сохранении государственной тайны. Необходимо уничтожить все следы, ведущие к сообщникам Люббе. Иначе весь мир набросится на партию поджигателей рейхстага со всеми вытекающими отсюда внутри- и внешнеполитическими последствиями.

Но вернемся все-таки к Раллю, голос которого дошел до нас из могилы. Он был закоренелым преступником-рецидивистом. В бурные 30-е годы преступные инстинкты привели его в ряды СА. Его приняли там охотно, и он проделал путь обычного штурмовика: участвовал в кровавых уличных побоищах и пропагандистских маршах, клеил на стенах избирательные плакаты своей партии и срывал чужие, а за свои "заслуги" был включен в "штабную охрану" СА - элиту коричневых головорезов.

В своих показаниях этот бывший каторжник рассказал, как однажды вечером в конце февраля 1934 г. (времена "третьего рейха" уже наступили!) ему было приказано явиться к бригадефюреру СА Карлу Эрнсту, который еще был подчиненным графа Гельдорфа, возглавлявшего тогда берлинскую группу СА. К Эрнсту допустили всего только десять штурмовиков, среди них был и Ралль. Прежде всего Эрнст, как следует, наорал на них, но потом вдруг стал приветлив: ему надо было "провернуть" скользкое дельце, и эта десятка предназначалась именно для того. В ближайшие дни необходимо нанести уничтожающий удар по марксистам. Все уже подготовлено. Нужен только повод. И этот повод должны создать именно они! Как стало известно командованию СА, коммунисты хотят превратить в прах и пепел всю Германию. Нацисты же "всего-навсего" подожгут рейхстаг, этот "жалкий балаган для болтовни", а потом станут утверждать, что пламя разожгла "Коммуна"!

Полиция? Насчет нее им беспокоиться нечего! Ее можно обвести вокруг пальца. Но в случае необходимости расследование будет направлено по желательному пути. Обо всем уже договорено с "доктором" Геббельсом. Сам Эрнст захотел оставить за собой только общее командование, ударной же группой должен был руководить другой человек - не такая важная птица, как он. Им стал штурмбанфюрер СА Гейнц Гевер - ничтожество, которому выпала честь доказать свою преданность партии и свои пиротехнические способности.

Генеральной репетиции не было. Вместо нее провели нечто вроде учебной игры. Разложили план рейхстага, и поджигатели маршировали по бумаге во главе с Гевером - единственным, кто обсудил с Эрнстом предстоявшие действия на месте. Эрнст был депутатом рейхстага, а, следовательно, без затруднений мог обойти все его помещения. Поскольку оба не собирались поразить пожарных своим искусством по части поджога, а намеревались действовать под девизом "Быстро и основательно!", обход они произвели довольно беглый, осмотрев только те помещения, в которых находились легковоспламеняющиеся предметы. Такими помещениями являлись ресторан рейхстага, длинные коридоры и прежде всего обшитый деревянной панелью зал пленарных заседаний. Эту рекогнасцировку до гала-спектакля повто-

стр. 193

рили несколько раз. У штурмовиков было достаточно времени подготовиться, ибо их перевели на казарменное положение, чтобы сохранить все в тайне.

Предстояло решить массу практических вопросов. Кому, например, стоять на стреме, пока другие будут распылять горючую смесь? Кто возьмет на себя ресторан или длинные кулуары, а кому достанется зал заседаний?

Как услышал тогда Ралль, кроме их гастролей внутри здания рейхстага, существовал и какой-то другой, дополнительный вариант, к которому они никакого отношения не имели. Подразумевалось, что две эти различные акции должны дополнять друга друга, но что еще собирались "провернуть" там Эрнст и "доктор", они не знали. Об этом они прочтут позже в газетах! А когда подлинные "герои дня" робко решались спросить о том, Эрнст только чертыхался и гаркал свое неизменное: "Держать язык за зубами!".

В день поджога они к вечеру двинулись в путь. Их первой целью был аптекарский магазин в северной части Берлина. Хозяин старый партагеноссе и преданный штурмовик - этим сказано все. К тому же он знал свое дело и заранее приготовил зажигательную смесь. Каждый получил по сравнительно небольшому флакону аэрозоли: неужто этого хватит, подумали они, но аптекарю лучше знать!

Около шести часов вечера они подъехали к дворцу председателя рейхстага Геринга, расположенному напротив здания рейхстага и связанному с ним подземным переходом. У дворца стояло так много автомашин, что их появление осталось незамеченным. Они сразу же спустились в подвал дома Геринга. Там пришлось долго ждать условного знака. Вдруг в подвале появился Эрнст, и Гевер доложил: все в порядке! Бригадефюрер, как всегда, чертыхаясь, удалился.

Дальше все помчалось с головокружительной быстротой! Стараясь не поднимать никакого шума, штурмовики бросились через хорошо известный им по схеме подземный коридор. Все было рассчитано и отработано так, чтобы в пустом здании рейхстага не встретить ни одной живой души. Если же, против всяких ожиданий, кто-нибудь застигнет их (а они разделились на три группы: одна устремилась в зал заседаний, две другие - в ресторан и коридоры), они должны были изобразить безобидных курьеров, которые спешат наверх в комнату национал-социалистической фракции. Если же дело дойдет до какой-то нежелательной встречи, - стрелять! Это все же лучше, чем быть обнаруженными. А если после того, как злобные коммунисты подожгут рейхстаг, погибнут невиновные, это можно будет приписать подлости красных.

Между тем все шло, как по-написанному. Ни один случайный посетитель или вахтер не бежал с воплем ужаса от этих огненных привидений. Ни один охранник не поднял по тревоге полицию. Не раздалось ни единого выстрела. Никаких затруднений. Ничего! Три группы поджигателей сделали то, что им было приказано, и примерно через 10 минут с удовлетворением скрылись в подземном переходе, который, как уже сказано, вел в резиденцию председателя рейхстага Геринга.

Все. Остальное - смотри в утренних газетах!

Когда действительные поджигатели, вытянувшись по стойке "смирно" доложили о проделанном Эрнсту, тот на сей раз чертыхаться не стал. Они услышали неприличные в его устах слова самой теплой признательности. Но их еще раз предупредили о молчании и пообещали крупное денежное вознаграждение.

Именно теперь и начались злоключения Ралля. Этот глупец всерьез рассчитывал на высокую оплату своего участия в поджоге. Когда же этого дурня через несколько месяцев выгнали из СА (как он утверждал, за слова, что начальство "слишком зазналось", а в действительности за то, что он имел слишком много тяжких уголовных преступлений даже для штурмовика), Ралль решил все-таки получить свои деньги, заработанные с таким трудом.

стр. 194

* * *

Лгал ли Ралль? Нет, не лгал. Все сказанное им заслуживало доверия. Наилучшее доказательство правдивости его описания поджога рейхстага дали фюреры СА, убившие его за фатальные показания.

Оставим пока в стороне комплекс Люббе и займемся самим поджогом как таковым. Все соответствует описанному выше ходу событий. Все эксперты по собственному разумению свидетельствовали на Лейпцигском процессе, что дело могло происходить именно так, а не иначе. Поэтому Ралль по существу лишь подтвердил то, о чем думали все, а именно: вместо вымышленных коммунистов здесь действовали реальные нацисты.

Правда, в показаниях Ралля насчет участников поджога нет ни Гельдорфа, ни Далюге. Подозрительно кратко задет Геббельс, между тем как Геринг вообще почти не упоминался. Тем не менее именно скудость изложенного Раллем подтверждает правдивость его рассказах: "доктор" был в курсе дела и договорился с Герингом насчет того, что полиция закроет на все глаза. Но не следует представлять себе это слишком примитивно, будто какие-то люди собрались посовещаться и поломать себе голову над тем, как создать наилучший фон для предстоящих 5 марта 1933 г. решающих выборов в рейхстаг. Руководитель имперской пропаганды сначала задумал подлый предвыборный трюк, затем обговорил со своим коллегой Герингом все остальное и уже потом передал осуществление этой грязной затеи нижестоящим функционерам. А те уж сами должны были подыскать подходящих преступников, достаточно наглых и бессовестных, чтобы претворить в жизнь такой гнусный замысел.

Ралль сделал только то, что было ему приказано, больше ничего. Он знал ровно столько, сколько ему было положено знать, а потому не мог выболтать больше того, что знал, и назвать только десять своих непосредственных сообщников...

Однако даже скудных показаний Ралля оказалось достаточно. Ведь и Эрнст, и Дильс, и Райнекинг, и Гайссель (назовем только этих четырех) не просто подмигнули друг другу и молча решили ликвидировать предателя. При желании они могли бы написать тома мемуаров о ночи поджога.

Самым сенсационным для нас, как мы постепенно убедились, явилось то, что действительным поджигателем рейхстага был не Геринг, а Геббельс. Это он бросил первую мысль о поджоге. Это Геббельс ручался за то, что ни в штаб-квартире берлинской группы СА, ни в рейхстаге никогда никакого обыска не будет. Он хвастливо пообещал: любое действие против его людей будет заклеймлено, как клевета на все нацистское движение. Следовательно, Геббельс придерживался той идеи, что в данных "правовых условиях" следует не только обвинить во всем коммунистов, но и широким жестом передать расследование якобы совершенного ими преступления в руки полиции.

Геббельс ясно осознавал, насколько важно в той обстановке было заткнуть рот всей левой прессе, и потому настаивал на жестких чрезвычайных распоряжениях. По данному вопросу он вел подробные переговоры с Герингом, таинственно намекая: фюрер считает, что в ближайшие дни должно произойти что-то исключительно важное - возможно, какой-то поджог правительственного здания, но при этом хочет, чтобы это выглядело для него самого неожиданным. И тогда Геббельс стал психологически готовить фюрера к такому террористическому акту коммунистов, стремясь "подогреть" его и вызвать у него взрыв ярости в ночь поджога. Вспомним, что Гитлер получил известие о пожаре именно тогда, когда ужинал у Геббельса.

Геринг лишь дал на все согласие. Предложение имперского министра пропаганды пришлось ему по нраву. Больше всего ему понравилось, что от него, вроде, никакого участия в этом деле не ожидалось. Он охотно предоставил в полное распоряжение поджигателей свой дворец с подземным переходом. Чем самостоятельнее Геббельс и Эрнст провернут это дельце, тем лучше для него. Так он сможет спокойно дожидаться

стр. 195

реакции Гитлера или Гинденбурга. Тогда он, не моргнув глазом, сможет использовать любой - даже самый лживый - повод наброситься на марксистов. Вот в этом Геббельс может вполне на него положиться. Разумеется, Геринг предварительно обговорил все с Дильсом, а в общем и целом предоставил всему идти своим путем.

Гельдорф ²² же в этом вообще не участвовал. Когда завыли сирены и запылал рейхстаг, группенфюрер СА сидел в фешенебельном кафе, пил шампанское и закусывал икрой вместе со своими дружками. Он вышел на улицу полюбопытствовать, что случилось, и увидел ставшее багряным небо. Потом стал обдумывать, не поехать ли на пожар. Когда посланный туда адъютант доложил, что пожарные уже находятся там и на место происшествия прибыли лично фюрер, Геббельс, Геринг и Папен и его присутствия там не требуется, Гельдорф предпочел вернуться к своей прерванной любимой трапезе.

Когда же я не раз незаметно и без нажима расспрашивал Гельдорфа, он воспроизводил все ту же картину. Мнение, будто он играл в этом деле руководящую роль, возникло по той причине, что во время процесса Люббе мгновенно отреагировал на его окрик: "А ну, поднять голову!". Я же думаю, что этот служебный эпизод переоценивается. Гельдорф отличался от других допрошенных Лейпцигским судом фюреров СА только одним: будучи аристократом, он держался с некоторой светской непринужденностью. А остальные свидетели из СА чувствовали себя совершенно скованными.

Геринг же, который несомненно мог орать покруче Гельдорфа, предпочел сберечь свои силы завзятого крикуна для знаменитого инцидента с Димитровым.

Остается жгучий вопрос: как же впутался Люббе в эту дьявольскую игру? То, что этот увалень для поджога вовсе не требовался, мы уже знаем. Тут Ралль не сказал нам ничего нового. Но, с другой стороны, не мог же Люббе все это время стоять в уголке, пока огонь не разгорится как следует! Тут действительно есть какой-то пробел, по крайней мере, в том, что видел Ралль. Но все-таки его показания не были уж так худосочны даже при том, что сам он в рейхстаге Люббе не видел, и давали нам с Небе какие-то отправные точки.

Первое: мы твердо установили тот важный факт, что "фильм" этот мог крутиться и без Люббе. День был намечен заранее, горючая жидкость припасена. Все было подготовлено до последней детали, и только тогда появился невесть откуда взявшийся посторонний участник очевидец этого события всемирно-исторического значения. Вопрос о том, не проклял ли Геббельс потом появление этого желанного гастролера, я оставляю открытым. Ведь само по себе планировалось не что иное, как предельно наглый избирательный обман. Что еще могло, по сути дела, произойти после того, как будет сожжено это вызывающее неприязнь нацистов здание народного представительства? Абсурдный (и поначалу обескураживающий) акт, призванный задушить всякое сомнение в правомерности предпринимаемого вслед за ним террора, - такова была коричневая логика.

Этот нехитрый план был теперь грубо перечеркнут тем, что какой-то самозванный поджигатель притязал на лавры Герострата. Разумеется, Геббельс не был бы Геббельсом, не вцепись он немедленно и намертво с его изощренной фантазией в это жалкое создание. Какой роскошный рекламный трюк! Обвинить в поджоге не только "своих" коммунистов, но и, сверх того, дать вынырнуть из моря огня иностранному большевику! А после того как физиономия этого висельника появится на всех афишных тумбах, навлечь на него гнев народный и осуществить то, что американцы называют судом Линча.

Но произошло то, чего никак не мог предвидеть плут Геббельс. Теперь, проформы ради, потребуются всякие там допросы, сообщения полиции о ходе расследования, и в конце концов дело дойдет до нежелательного судебного процесса. Но ведь чем

²² Граф Вольф Генрих фон Гельдорф (1896-1944), полицей-президент Берлина в первые годы нацистского режима. Впоследствии - участник антигитлеровского заговора 20 июля 1944 г., после провала которого арестован, подвергнут пыткам и казнен.

стр. 196

сильнее во всем этом будет участвовать мирная общественность, тем яснее станет всем примитивное жульничество.

Из показаний Ралля можно было наскрести, что акция Люббе совершалась параллельно. Больше ничего он добавить не мог. Только один Хайни Гевер мог бы, вероятно, поведать об этом, но он замолк навеки, так как его шлепнули в "Ночь длинных ножей" 30 июня 1934 г.

Единое руководство поджогом осуществлял главарь берлинских штурмовиков Карл Эрнст. Он направлял как действительный, так и ложный поджог. Только тогда, когда Люббе уже добрался до места поджога, когда голландец метался по рейхстагу и грандиозная афера могла кончиться крахом, Эрнст выслал на разведку истинных поджигателей. Особая изощренность состояла в том, что в любом случае Люббе оставляли в полном неведении насчет того, как усердно действовали неведомые ему сообщники.

Но что если Люббе в последний момент заколеблется? Значит, тогда игра проиграна? Отнюдь. Тогда следовало поджечь рейхстаг без помощи чужака. Настоящие поджигатели могли немедленно "схватить" Люббе - если не прямо за работой, то при побеге. В том виде, в какой они его препарировали, он охотно согласился бы на любую версию. Поэтому оказалось излишним разочаровывать голландца разоблачением того, почему он столь точно оказался в нужном месте и в нужный час или почему его дурацкие зажигательные палочки никак не могли чудодейственным образом вызвать такой пожар. Еще менее целесообразным казалось сообщать преступникам из штабной охраны СА, что их роль - только устанавливать кулисы.

Но Люббе выдал "на гора" гораздо больше, чем можно было ожидать при его жалком облике. На большой сцене он показал себя актером. Вскарабкался по высокому цоколю, разбил окно, носился по зданию, словно одержимый, и лихорадочно разбросал угольные палочки в коридорах. К тому же, наконец, его не надо было разыскивать, так как он сам бросился в руки полицейских.

Одна из версий появления Люббе во всей этой истории с поджогом утверждает: на парня каким-то образом обратил внимание Дильс. Поскольку Люббе оказался в свете рампы как раз в тот момент, когда на сцене ставилась эта огненная феерия, подручный Геринга почуял блестящую возможность подсунуть арестованного в качестве поджигателя обитателя благотворительного заведения. Позже в разговоре со мной Дильс оспаривал это, что само по себе говорит за правильность данного утверждения. Другая версия исходит из того, что несколько штурмовиков натолкнулись на Люббе, благодаря безработным, ночевавшим вместе с ним в ночлежке и обратившим на него внимание из-за его путанных коммунистических угроз. Скучающие от безделья штурмовики стали следить за Люббе, к тому же слежка была их любимым занятием. ... Так или иначе организаторы поджога не выпустили жертву из своих лап.

Я хотел в этих моих заметках лишь описать, каким образом на глазах у полиции по дьявольски задуманному плану был совершен поджог, а затем посредством бессовестных махинаций, фальсификации полицейских сообщений и сознательного нарушения судебной присяги совершено неуклюжее политическое мошенничество.

Любопытно, как развивались бы дальнейшие события без того дерзкого избирательного обмана, благодаря которому коричневые узурпаторы пытались утвердить "законность" своих террористических действий. Таинственность истории поджога -в том, как этот первоначально столь простой маневр вдруг начал осложняться. В результате всяких случайностей, и не в последнюю очередь, чрезмерного рвения полиции лежавшие на поверхности обстоятельства поджога не только не разъяснялись, но и с каждым днем становились все запутаннее, пока бесстыдный пропагандистский трюк не превратился в чистую уголовщину. Тайна этого преступления сохранялась, ибо среди сотен полицейских, экспертов, журналистов, свидетелей

стр. 197

и судей не нашлось никого, кто бы вскрыл обман. А многие разумные немцы даже верили криминальному творению геббельсовских рук.

Немыслимо? Ну, тогда я вынужден утверждать самое худшее. В таком случае, все эти юристы, экономисты, священнослужители, политики, дипломаты или обычные смертные, которым так или иначе приходилось высказывать свое отношение к данному событию, вопреки своему действительному пониманию, мирились с этим беззастенчивым обманом, верили бессовестным лжецам, убийцам и поджигателям.

Поджог рейхстага с последовавшими за ним чрезвычайными распоряжениями был планомерно инсценированным и, к сожалению, удавшимся государственным переворотом. Нацисты, по сути дела, отнюдь не пришли к власти легально. Они добились установления своей диктатуры обманом.

Я вовсе не думаю, что сама по себе мысль поджечь рейхстаг была необычна. Успех этой столь же исключительной, сколь и преступной идеи доказала, что Геббельс рассчитал верно. Народ клюнул на его предвыборную удочку. Я имею в виду нечто другое, нечто чисто техническое: сама манера, в какой был поставлен на сцене этот предвыборный шлягер, являлась такой необдуманной, бессистемной, авантюристической, что даже постфактум приходится задумываться, каким образом все это удалось так здорово.

Лишь только рейхстаг запылал, нацисты на весь мир раструбили: это дело рук гнусных коммунистов! Значит, нацистским гангстерам было необходимо для достижения намеченного эффекта немедленно раскрыть "коммунистический заговор". Этой цели и должен был послужить Лейпцигский процесс, дабы придать террору "законный" характер. Пожарные, криминальная полиция, следователи, эксперты и члены Имперского суда - все они были мобилизованы на то, чтобы сделать приемлемым для нашего народа это наглое жульничество. Ни Геббельс, ни Геринг, ни кто-либо из их подручных не проявляли никакого желания играть роль Шерлока Холмса. Со скрещенными на груди руками эти поджигатели мирового масштаба предавались своей страсти огнепоклонников и спокойно выжидали, что получится из их дерзкой проделки. И что же? Их бесстыдство себя оправдало!

Не успела Комиссия по расследованию начать действовать, как объявились два свидетеля против Торглера. Итак, первый подозреваемый - налицо, а кукловодам даже и пальцем пошевелить не пришлось. Торглер, этот глупец, даже помогает им, сам отправившись под превентивный арест, а когда принявшие нежданного гостя криминальные чиновники, курьеза ради, отпускают его целым и невредимым, он не скрывается побыстрее, чтобы обеспечить себя оправдательными материалами. Нет, он здорово попадается на крючок геббельсовской лжи: оказывается, этот кровожадный коммунист считает, что в таких случаях надо прежде всего бежать в полицию, и самолично дает заткнуть себе рот на всю решающую неделю выборов.

Свидетели идут уже толпами, и большинство из них честно внушили себе, что видели Торглера вместе с Люббе или Димитровым. Пусть глаза обманывают, а с воспоминаниями не все ладно. Прежде чем Геббельс начинает выдумывать свой детективный роман, они уже вешают на шею ошеломленному Торглеру продиктованную их собственной фантазией уголовную историю.

Что касается трех болгар, то они наверняка уселись за столик в "Байренхофе", ничего не подозревая. Ясно и то, что к поджогу они никакого отношения не имели. Чего им было, собственно, бояться в обеденный час 10 марта? К тому же, Димитров -специалист в конспирации. У него несколько съемных квартир и два фальшивых паспорта, он хорошо овладел техникой незаметного наблюдения за окружающей обстановкой. И действительно, ему сопутствует удача. Хотя полиция вот уже два месяца охотилась за подозрительным иностранцем, ему до сих пор удавалось скрываться от ее глаз.

И все-таки судьба настигла Димитрова! Он мог бы пойти в дюжину подобных ресторанов, в которых попеременно питается, но именно сегодня судьба опять привела его именно сюда, в "Байренхоф", где один из тысяч берлинских официантов

стр. 198

подкарауливает его. И снова видим мы издавна знакомый спектакль: о его (еще не установленной судом) вине сообщают газеты, а расклеенные на афишных тумбах и стенах домов объявления кричат о розыске с обещанием крупного вознаграждения. И вот уже тут как тут целая свора свидетелей с их невероятнейшими рассказами.

Впрочем, такая публика редко помогает раскрытию преступления, гораздо чаще она не высвечивает, а затемняет его. Поэтому требуется кто-то, кто может критически оценить данные и отличить показания от "показаний". Но эта криминалистическая работа требует большого труда. Тот, кто хочет назвать преступника до начала расследования, - хороший ясновидящий, а чаще прожженный демагог или лжесвидетель, и его лучше и близко не подпускать к криминалистике. Но для того, чтобы следовать этому принципу, в "третьем рейхе" надо было обладать немалым мужеством.

Начиная с поджога рейхстага через тысячи отдельных случаев тянется нить и до "дела" Фрича, прослеживается четкая линия: никакого тщательного расследования. Тупоголовые гестаповцы постоянно принимают нужные им обвинения за чистую монету, а оправдательные документы бесследно исчезают. Они терзают свои жертвы с тем большей сатанинской жестокостью, чем сильнее могут опираться на неисчерпаемую массу тех, кто сознательно - а еще хуже, бессознательно! - дают ложные показания против ближних своих.

Нацистам удалось весьма дешево поставить свой криминальный спектакль. Стоило Люббе забраться на цоколь, как дальше действительность импровизировала уже сама. Тот студент-теолог, который появился как раз в момент, когда голландец разбил оконное стекло, наверняка сценарием не предусматривался. Но как красочно звучало данное им описание события! Как неоценимо это для постановщика криминального шоу! Как убедительно рисует господин министр происшедшее!

Мы видим какого-то постороннего мужчину. Кто, собственно, такой этот столь внезапно появившийся рядом с полицейским молодой человек? Как его зовут? Откуда он взялся? И куда делся? Наше увеличительное стекло криминалистов обнаруживает еще одного человека - крупного роста, лет 22- 23-х, в темном пальто и высоких сапогах. Стоп, нам повезло! Каким-то образом в полицейском участке появляется именно этот незнакомец. Значит, нам достаточно посмотреть регистрационную книгу, чтобы найти там его фамилию? Но как на зло никто даже не спросил ее у первого вестника о пожаре! И это называется умная режиссура? Зачем, собственно, ей это нужно?

Добровольное участие в следствии множества свидетелей обвинения помогает миновать его мертвую точку. Ведь как успокоительно звучит: хотя злоумышленников еще и не нашли, пожарные и полиция прибыли во-время, как отвлекающе действует стремление реконструировать картину поджога! Есть чем успокоить народ. Да и сам Люббе кажется специально предназначенным для того, чтобы ввести в заблуждение немцев, впрочем, не только их. Полуслепой, едва владеющий немецким, опустившийся, хуже не придумаешь, он вполне оправдывает возложенные на него ожидания. Он действует: несет какой-то бред собачий или молчит и гибнет. Эта находка режиссуры кажется гениальным трюком. Такого типа не изобрести, его можно только найти! То, как Маринус ван дер Люббе поздним вечером 27 февраля 1933 г. мастерски сыграл свою историческую роль нечистой силы, вне всякого сомнения, было и остается главной пружиной сюжета потрясшего весь мир криминального романа под названием "Поджог рейхстага". То, что этот парень именно в нужный момент очутился на пути нацистов, - одна из зловещих шуток истории...

И все-таки судьи оказываются неспособными обнаружить истину. Почему же они поражены такой слепотой? Почему выглядят послушными статистами? Насколько я припоминаю Лейпцигский процесс, тогда никто не утверждал, что судьи подкуплены. Не звучал даже и более мягкий упрек в том, что они действуют в союзе с нацистами. Для того, кто видел членов Имперского суда во главе с председателем его IV сената Бюнгером, бывшим саксонским министром юстиции в демократическую эру, предпо-

стр. 199

ложить что-либо подобное невозможно. Эти судьи никоим образом не желали устроить показушный процесс, они и впрямь желали вершить правосудие! Будь они подкуплены, будь они назначены имперским министром пропаганды, дело было бы ясным с самого начала и не привело к такому концу процесса. Произнеси Бюнгер хоть одну такую пламенную речь, какие "выдавал" впоследствии Фрайзлер ²³ , народ сразу бы понял: здесь происходит очередное пропагандистское мероприятие коричневых. Главный упрек в адрес лейпцигских судей - это то, что они слишком корректны, слишком юридически дотошно придерживаются схемы. Как ни парадоксально, именно внешняя неинсценированность процесса, незаинтересованность председателя в обвинительном приговоре любой ценой, его обстоятельность и занудная манера вести заседания, его нерасторопность и отсутствие находчивости помогали затушевывать закулисные дела.

Спора нет, ведение процесса было уныло-безрадостным. Зачастую (во всяком случае, в глазах скептиков) оно было просто скандальным; в таких случаях надлежало бы прервать слушание дела и вернуть его имперскому прокурору и сенату на доследование. Еще лучше, если бы судьи взяли предъявление доказательств в свои руки. Вместо этого они удовлетворились тем, что предлагала им полиция, выводя на сцену бесконечную цепь сомнительных свидетелей обвинения. Эти творящие правосудие и довольно чуждые реальной жизни господа еще никогда не сталкивались непосредственно с каким-либо министром или полицейским чином, желающим их грубейшим образом обмануть. Предположение, что их пытаются провести на мякине собственные государственные органы в лице полиции и следствия, казалось им столь нелепым, что им даже в голову не приходила еще более безумная мысль: высший Имперский суд сведен до уровня желаемой декорации пропагандистского шоу.

Позволяет ли это извинить лейпцигских судей? Нет, это исключено. Можно только поискать более или менее приемлемое объяснение их непостижимой несостоятельности. Пусть эти судьи даже верили тогда в то, что за спиной Люббе стоят коммунисты. Несмотря на это они (также и по своему внутреннему осознанию) знали только половину правды. Однако там, где они натыкались на другую ее половину, где их подкарауливал риск опасных для их жизни разоблачений, они робко уклонялись от этого риска, строго держась за свою "компетенцию".

Но тем самым эти судьи еще в самом начале существования "третьего рейха" подали роковой пример. Их ослепляла вера в господствующую власть. Разоблачить ложь им мешал мнимый государственный резон. Они поступали точно так же, как все эти чиновники, промышленники, аграрии и, не в последнюю очередь, генералы, заключавшие с правдой гнилые компромиссы, довольствуясь тем, что самим им не приходится лгать, что им по должности не положено знать ничего лишнего и лично их за позорные дела коричневых аресту не подвергнут.

"Закон Люббе", как стало называться это первое "легальное" законотворение коричневых, изменил уголовный кодекс тем, что положил человеческую голову под топор палача. Но гораздо важнее то, что Маринус действительно оказался на месте преступления в тот самый момент, когда запылал германский рейхстаг. Может быть, он не сам изготовил горючую жидкость и не имел никакого касательства к планированию этого дерзкого преступления. Тем не менее он оказался на этом месте как раз в условленный час, чтобы сделать эту неприятную историю хоть немного правдоподобной. Он помог коричневым совершить избирательный обман накануне выборов 5 марта 1933 г. и до самой плахи настаивал на признании его исторического "авторского права".

Таким образом этот босяк стал крестным отцом тех февральских чрезвычайных распоряжений, которые отдавались в ту же самую ночь, не дожидаясь замены в по-

²³ Роланд Фрайзлер (1893-1945), председатель так называемого Народного суда в Берлине, отправивший на казнь и в концлагеря тысячи немецких антифашистов, в том числе участников антигитлеровского заговора 20 июля 1944 г. Был убит бомбой с американского самолета во время заседания суда 30 февраля 1945 г.

стр. 200

следнем чтении четким законом ²⁴ . Разве подписал бы недоверчивый старец Гинденбург так быстро положенное ему на стол далеко идущее чрезвычайное распоряжение, если бы ему сказали всего только то, что рейхстаг подожжен злыми коммунистами, а самих преступников в руках полиции нет? Трудно поверить. Для этого "холодного", несмотря на огонь, государственного переворота требовалась иная вывеска, был нужен какой-нибудь растленный тунеядец, какой-нибудь конкретный козел отпущения. Именно в этом и состоит вклад Люббе в нацистский революционно-исторический процесс. За ним последует множество расстрелянных "при попытке к бегству", и еще долго над его могилой будут раздаваться вопли замученных до смерти в концлагерях.

С той темной февральской ночи в Германии впервые была продемонстрирована новая революционная практика коричневых, одним росчерком пера уничтожавшая человеческие жизни; и одна за другой следует личная трагедия, одно убийство - за другим. История Люббе кажется теперь даже гуманной. Все-таки его судили. Но теперь нравы становятся с каждым днем все более грубыми, насилие - все более жестоким, методы - все более хладнокровными, а затушевывание преступлений - все циничнее. И это продолжится долгие годы и зайдет так далеко, что мы и сами даже потеряем представление об этом, сознавая лишь, сколь разнообразны жертвы этого беспредела: рабочие и капитаны экономики, ученые и коммерсанты, мужчины и женщины, даже дети, люди известные и безымянные, герои наряду с преступниками, евреи рядом с христианами. Вот почему нацистские преступники так держатся за этого "флагмана" своих жертв. Люди смутно чувствуют, что "дело Люббе" вышло далеко за рамки его личной судьбы. Они начинают понимать, что дело это имеет для каждого из них смертельно серьезное значение.

Еще раз устремим наши взоры на то пламя, которое вспыхнуло в ночном небе столицы рейха. Тогда подожгли только одно здание - рейхстаг. Но в огонь угодила вся демократическая система. Одновременно пламя осветило ту новую реальность, с какой вырвавшиеся на свободу стихийные силы природы на сей раз человеческой рукой рушат гордое здание правопорядка. Так теперь свершается исторический переворот. Пылающим пламенем, подобным природной катастрофе, возвещает о себе национал- социалистическая революция. Эта катастрофа пронесется над Германией подобно урагану. Но люди еще не догадываются, что означает эта революция. Они еще не ведают, сколь жестока и гнусна может быть она. Они все еще не желают понимать, сколь безудержна будет эта так легкомысленно воспринимаемая ими коричневая революция, когда она прикроет все свои триумфальные успехи множеством своих преступлений и начнет пожирать даже собственных детей, как это имело место в "Ночь длинных ножей" 30 июня 1934 г. Люббе - только первый в этой омерзительной драме, кто поплатился своей жизнью. Вскоре его палачи-штурмовики последуют за ним.

Такую же искупительную плату заплатят однажды и все другие искусители немецкого народа, которые до них и после них лгали, обманывали, грабили, оскверняли и убивали.

²⁴ Имеется в виду "Закон о защите государства и нации", отменивший в Германии ряд конституционных свобод и прав граждан.

Permanent link to this publication: