Через десятилетие после окончания Великой Депрессии 1929 – 1933 гг. Дж.М. Кейнс – главный идеолог её преодоления и теоретик, во многом предопределивший лицо нынешней экономики, – выразил крайне неординарную для его профессии мысль: «Уже не за горами день, когда экономические проблемы займут скромное место, которое по праву им принадлежит, а арена ума и сердца будет занята (или вновь занята) нашими реальными проблемами – жизни и человеческих отношений, созидания, поступков и веры». Теперь, в эпоху парадного шествия рыночного фундаментализма, уже невозможно установить подлинный смысл сказанного. То ли это означало, что заканчивается экономический «аврал», отвлекавший перед тем все силы и внимание человечества, и оно попросту вернется к своему прежнему нормальному состоянию. Или глубже: в высказанной Кейнсом мысли – и в это хотелось бы верить – то, что после мирового кризиса экономика будет радикально переосмыслена по своему месту в жизни социума и ей отведется «лишь» роль инструментария для выполнения собственно человеческой миссии («быть в истине бытия», по М. Хайдеггеру).

Причем для второго варианта, если с позиций научных знаний сегодняшнего дня провести его герменевтическую реконструкцию, интенции радикализма «переоценки» экономики не могли бы ограничиться её пониманием как необходимого для человечества, непрерывно функционирующего инструментария/хозяйствования. Здесь вставал бы вопрос и о некой метасистеме, включающей в себя экономику как её систему. Функционально-онтологически экономика как система должна была бы сопрягаться с чем-то «иным», большим, определяющим её собственное онтологическое пространство. Такое «иное» можно представить, если обратиться к фундаментальной онтологии Хайдеггера, которая состоит из триады уровней: онтического (простое присутствие вещей/сущего), философского, или метафизического (где уже действует бытие, понимаемое как обобщающее свойство вещей «присутствовать») и фундаментально-онтологического (где бытие – трансцендентная способность порождать всё сущее).

Рассмотрение экономики через призму фундаментальной онтологии, ввиду концептуальной подобности поднимаемых проблем, приводит к следующим содержательным параллелям. Во-первых, экономика, подобно философии/метафизике, будет занимать в метасистеме средний уровень. Во-вторых, сверху она должна ограничиваться «иным» уровнем трансцендентного, определяющего смыслы экономической деятельности, а снизу – «иным» уровнем вещей/сущего, контролирующего её деятельностные возможности. В-третьих, экономика, взятая сама по себе, подобно философии в фундаментальной онтологии, без её верхнего и нижнего уровней становится «метафизической» в дурном смысле этого слова. В философии, по Хайдеггеру, когда философское знание определяется само из себя, из своего среднего уровня, без «подпитки» верхним и нижним уровнями, такая ситуация действует как реализация её первого начала (вместо необходимого другого начала). Это, в конечном итоге, непосредственно ведет к стагнации философии (выражаясь, в частности, в её постмодернизме), а опосредствованно – к кризису всей цивилизации, что как социум, так и «высокую науку», не очень-то и беспокоит.

Если снова акцентировать внимание на экономике, причем именно на теоретической экономии как своего рода «фундаментальной онтологии» экономики (опять-таки как науки, что должно определять корректное поведение обусловливаемой ею экономики «практической» – хозяйствования), то в ней – онтологически – следует выделить три уровня. Первый – сопрягается с трансцендентными смыслами экономической деятельности в контексте миссии человека в мире. Второй уровень будет, собственно, экономической «метафизикой» – экономикой, взятой самой по себе и для себя самой. Или, другими словами, экономической теорией – как она обычно начинается и заканчивается. Третий должен соответствовать тем реальным вещам/сущим, наличие, свойства и организация которых только и обеспечивает возможности и характер нормального функционирования экономики.

Это – достаточные условия триадичности «архитектонического бытия» теоретической экономии с позиций её структурно-содержательного изоморфизма фундаментальной онтологии. Они дополняются необходимыми условиями «синергетического бытия» теоретической экономии как науки – её фрактальностью и голографичностью. Фрактальность – свойство самоподобия широкого класса систем (объектов) на разных уровнях их существования и она, в данном случае, должна действовать как сопряженность, представленность каждого уровня теоретической экономии во всех её остальных, так и в ней самой в целом. Фрактальность теоретической экономии корреспондирует с её голографичностью, точнее с «держанием её в мысли» с позиций голографической парадигмы, которая мыслит свой объект (систему) целостно, не выделяя в нём каких-либо «центра» или «периферии». Голографической парадигме мышления, по Д. Бому, противостоит, имеющая преимущественное распространение и в науке, и в обыденной жизни, линзовая парадигма. Рассматривая (изучая, мысля) «центр» особо тщательно как нечто актуальное, она всё остальное относит к «периферии», которая, по принципам линзовой оптики, чем далее от «центра», тем более искажается и не принимается во внимание. По такому «линзовому» принципу и организована нынешняя экономическая теория, сосредоточиваясь на неком актуальном и «нормальном» (удобном и привычном для кодов экономической мысли, растущих из самих себя) «центральном», отвергая всё упоминавшееся «иное», которое в логике «линзы» становится чем-то, по меньшей мере, научно некорректным. Статистика (и статика) центрового «нормального» берет верх над исключительностью и смысловой нераспознанностью «иного», его нераскрытым потенциалом.

Это – ситуация подобная «черному лебедю» Н. Талеба, передающая метафорой экзотической, существующей как единственный биологический вид, птицы (в отличие от многообразия «нормальных» белых лебедей) теорию осуществимости, исходно предполагающихся невозможными, но имеющими значительные последствия и перспективы, аномальных событий. Совокупность обычных, «нормальных» событий (актов мысли, объектов) по своим параметрам описывается так называемым нормальным распределением, или «колоколом Гаусса» с относительно компактно нисходящими ветвями. Напротив, по теории Талеба, самому важному, «ненормальному», значительному, исходно невозможному и неожиданному предопределено происходить за ветвями распределения, или, в нашей терминологии как «иному». Другими словами, нынешняя экономическая теория, не желая иметь дело с «иным», попала в ловушку нормального распределения «белых лебедей» и ей суждено находиться в перманентном кризисе пагубной самодостаточности. Такой науке только и остается восторгаться собственными гарантированными успехами (испытывать «дурную радость», по словам Ю. Осипова), особенно не задаваясь смыслом и содержанием этих успехов. Ей не суждено стать и «черным лебедем» теоретической экономии, необходимой для запутавшейся в собственных целях и возможностях современности.

Поэтому настоящая статья, позиционируя себя как «черного лебедя» теоретической экономии с её триадической структурой, раскрывает – с позиций современной постнеклассической науки (или постнеклассики) и её синергетического инструментария – содержание структуры, подчеркивая, таким образом, исполнимость предлагаемого варианта теоретической экономии. Нет ли здесь противоречия между раскрытием и невозможностью? По Талебу – нисколько. В его теории еще не происшедшая «событийность» может обладать таким набором глубинных составляющих, которые дают о грядущей «событийности» общее предварительное представление до реализации в принципе «ненормального» события (явления, акта мысли). Добавим – в то же время не зная вероятности его наступления. Для владеющих подобным представлением еще не наступившее событие становится «серым лебедем», тогда как не владеющие воспримут его именно как «черного лебедя» по наступлению. В данном случае мы имеем подобную ситуацию, где предварительные представления концепта теоретической экономии, её видение базируются, с одной стороны, на фундаментальной онтологии Хайдеггера, с другой – на положениях постнеклассической науки и синергетики. Первое изложено в интродукции настоящей статьи, второе – в основном материале работы. Для него была использована в значительной степени переработанная ранняя версия такого видения теоретической экономии, написанная в соавторстве с С. Дорогунцовым.

Что дает предлагаемый концепт теоретической экономии? Здесь снова действует триадическая структура. Во-первых, концепт по-гегелевски снимает потенциальную кризисогенность нынешней экономической теории, эпистемологически расширяя её по принципам постнеклассики «иным». Забегая вперед, скажем, что «сверху» – это философия хозяйства, «снизу» – физическая экономия. Во-вторых, концепт непосредственно выражает миссию человека в мире. Он ориентирует социум, через сопряженную с теоретической экономией «практическую» экономику, действовать в кодах смысла: координировать свои творчески-преобразовательные интенции с возможностями природного и социального универсумов. В этом отношении предлагаемый концепт теоретической экономии – гуманистический концепт. В-третьих, концепт согласовывает экономическое знание с постнеклассикой и синергетикой, которые, в основном, все еще связываются лишь с естественными науками. Тем самым создается исследовательская площадка для апробации тех вещей, которые становятся общими для экономики, с одной стороны, и постнеклассики и синергетики – с другой. Здесь особый акцент сделаем на смыслопорождении, поскольку оно то совместное, что объединяет теоретическую экономию, её гуманистическое начало и постнеклассическую науку.

Permanent link to this publication: