New York, 1929, v. I, "Before Sarajevo: underleging causes of the War"., v. II "After Sarajevo: immediate causes of the war."

С появлением работы Фэя каталог книг, посвященных истории международных отношений эпохи 1871 - 1914 гг., обогатился новой большой работой, на этот раз вышедшей из-под пера американского ученого. Уже хотя бы по одному тому, что количество сводных работ, посвященных истории международных отношений эпохи 1871 - 1914 гг., не так велико, появление каждой новой такой работы представляет событие на этом участке исторической науки. Книга уже вызвала отклики в западно-европейской науке. В Германии же ее приветствовали, как "недвусмысленное опровержение версальской Kriegsschuldlüge" ¹. В настоящей рецензии мы рассмотрим только первый том книги Фэя, оставляя разбор 2-го тома до ближайшего номера нашего журнала.

Но сначала о более общих методологических и общеполитических взглядах автора. Мы просим у читателя извинения за длинную цитату, но она сразу очень

¹ Herzfeld в "Historische Zeitschrift", S. 142.

хорошо вскроет нам мировоззрение Фэя. "Вообще говоря, значение экономического империализма как одной из основных причин войны часто преувеличивается. Часто можно слышать например, что промышленное развитие Германии и та подозрительность, с которой его наблюдала Англия, делали войну между обеими странами рано или поздно неизбежной. Это однако ошибочный (unsound) взгляд. Он возник из того обстоятельства, что значение экономического соперничества преувеличивается во мнении широкой публики, ибо оно является предметом, затрагивающим карманы широких слоев общества, а потому охотнее обсуждается и лучше понимается, нежели другие вопросы, вроде секретных договоров, милитаризма или национализма. Часто случается, что крупные коммерсанты или промышленники контролируют газеты, которые заинтересованы по эгоистическим побуждениям в том, чтобы способствовать раздуванию этих экономических вопросов. Но когда читаешь дипломатическую переписку за годы, предшествовавшие войне, видишь, что ею придается относительно скромное значение этому экономическому соперничеству, которое так усиленно преследует мысль среднего делового человека или издателя газеты. Не столько экономическое соперничество, сколько вопросы престижа и границ, армии и флота, вопросы равновесия сил держав и возможные сдвиги в системе союзов - вот что вызывает кипы дипломам ческой корреспонденции и поднимает температуру дипломатических канцелярий до опасной точки"

Что же является важнейшей причиной войны? Такой причиной является, по Фэю, "система секретных союзов, которая развилась после франко-прусской войны". "Война была вызвана системой международной анархии, выражавшейся в союзах, вооружениях и секретной дипломатии".

Перед нами типичная схема буржуазного пацифиста. Война вовсе не является "неизбежным" следствием империалистических противоречий, а вызвана существованием секретной дипломатии и системы секретных союзов. Достаточно их устранить, - посредством Лиги наций например, - и война станет совсем ненужной. Ибо ведь и "вторая основная причина войны - милитаризм - тесно связана с системой секретных союзов".

В качестве других причин войны Фэй кроме системы секретных союзов, милитаризма и "экономического империализма" Называет еще национализм и возбуждающее влияние шовинистской прессы. Легко видеть, что мы здесь имеем дело с эклектической теорией факторов. Легко также видеть, что приведенные рассуждения Фэя весьма легковесны.

Конечно дипломатическая переписка количественно больше занята вопросами политическими, нежели чисто экономическими, хотя и о последних говорится вовсе не так редко. Но это совершенно понятно Компетенцией дипломатии является разрешение конфликтов политический и методами - посредством союзов, угрозы военной силой и сделкой с третьей державой и т. д. Дипломатическая переписка есть деловая переписка она и занята применением этих своих дипломатических методов, а не теоретизированием относительно того, что в конечном итоге заставляет их применять Но если дипломаты не обязаны этим заниматься, то зато это составляет прямую обязанность историка внешней политики. Русская дипломатическая переписка, посвященная миссии Лимана фон Сандерса отражает на себе ту цель, которую ставили себе русские дипломаты: выгнать немцев из Константинополя возможно более радикально. Для этого надо было "нажать" на Германию и Турцию, а для этого в свою очередь узнать, готов ли сэр Э. Грей поддержать их в этом деле и как на это смотрит Пуанкаре. Это и заполняет дипломатическую переписку. Однако в переписке, посвященной главным образом практическим дипломатическим акциям, шедшим изо дня в день, незачем было говорить о причине того, из-за чего весь сыр-бор загорелся, - о том, что превращение турецкой армии в германскую означало, что проливы станут в будущем тоже германскими, а не русскими: просто незачем было повторять то, что было и так всем хорошо известно. И уж тем более лишним было вдаваться в рассуждения о том, зачем именно нужны России проливы: Сазонов и его послы, передавая животрепещущие новости сегодняшнего дня, не встречали повода заняться изложением этих вопросов. Это не значит однако, что их не понимали: когда повод к этому явился, то русские дипломаты очень хорошо сумели изложить и чисто экономическое значение проливов для царской России ². Или еще пример. Когда сэр Э. Грей и лорд Хольдэн ведут переговоры с Германией относительно морских вооружений, то их переписка заполняется естественно разными деталями немецкой судостроительной программы в гораздо большей степени, чем рассуждениями относительно того, зачем, собственно говоря, нужно Англии ее морское первенство. Просто необходимость последнего принимается как аксиома, не требующая особых доказательств. Но когда надо - об этом говорится и притом достаточно "экономически". Только повод к

² См. сб. "Константинополь и проливы" т. I, записки Базили, Трубецкого и др.

этому практически являлся относительно редко.

Чтобы быть объективными, добавим, что не прав Фэй и тогда, когда он утверждает, что "публика" раздувает значение экономики, ибо больше всего занимается ею. И это не верно Гораздо чаще экономические противоречия стараются затушевать, чем раздуть. Не подлежит сомнению, что во Франции о союзе с Россией кричали не меньше, чем о помещенных в русские бумаги французских капиталах, а о национальных чувствах по поводу Эльзас-Лотарингии наверняка гораздо больше, чем о лотарингской руде и саарском угле.

Теперь о другой стороне общей установки Фэя, об его так сказать "национальной" ориентации и об его отношении к проблеме виновников войны И вот тут Фэй стоит гораздо выше Историческое чутье, говорит он про себя, подсказывало ему, что в настоящем случае (т. е. при возникновении мировой воины), как и в прошлом, ни одна страна и ни один человек не может один нести на себе всей или хотя бы главной вины. Исторический ход дискуссии о "виновниках войны" приводит, по мнению Фэя, неизбежно к торжеству этого вывода, к которому он сам пришел еще до заключения мира. Он делит ход этой дискуссии натри периода. Период 19141919 гг. представляет эпоху, когда единственным материалом служили цветные книги, когда господствовали бесшабашная травля Германии и тезис об ответственности одной Германии за войну, ставший неизбежным ингредиентом Версальского трактата. Затем с 1919 г., после появления публикации Каутского, советских публикаций (которые Фэй ставит очень высоко), других документации и целой серии мемуаров, становится совершенно ясным, что нельзя говорить о виновности одной Германии. Наконец с появлением мемуарной литературы, но главным образом с появлением "Grosse Politik" научная мысль от изучения "непосредственных" причин войны обращается к изучению наиболее глубоких ее корней в предвоенной эпохе, не ограничиваясь периодом после сараевского убийства. В итоге этого изучения, по мнению Фэя, нельзя больше говорить о "виновности за войну" Виновата описанная выше "система международной анархии".

Но система создавалась людьми. Их индивидуальные поступки создали "систему" и привели к взрыву ее в 1914 г. В будущем задачу историка должно составлять объяснение политических, экономических и психологических МОТИРОВ, которые побудили индивидов действовать так, а не иначе. Надо перестать говорить о виновниках войны, "так как ни один человек, стоявший у власти, не был повинен в сознательном стремлении вызвать общеевропейскую войну" Следует однако говорить об "ответственности" за войну (war responsibility), которую каждый государственный деятель должен нести за свои поступки, которые неизбежно вели к войне".

Начал Фэй очень хорошо. Но с концом мы опять-таки никакие можем согласиться. Неверно конечно, что ни один человек, стоявший у власти, перед 1914 годом не стремился сознательно к войне. Мы думаем, что и Грей, и Сазонов, и Пуанкаре к ней стремились вполне сознательно. Но чтобы не терять много слов на доказательства, приведем один, казалось бы, совсем уже бесспорный пример адмирала Фишера, проектировавшего в 1908 г. напасть на Германию без предупреждения и потопить весь немецкий флот. С немецкой стороны в том же роде действовал Конрад фон Гетцендорф, который и во время своего пребывания у власти мало скрывал свои планы, а теперь сам рассказал о них в своих мемуарах.

Переходим к рассмотрению конкретно-исторического содержания I тома Фэя, посвященного "основным причинам" войны. Дав в первой главе очерк развития историографии вопроса, Фэй переходит к изложению истории системы секретных союзов, посвящая вторую главу системе секретных союзов в 1871 - 1890 гг. Это самая слабая часть книги Фэя, по которой нельзя судить о всей его работе. Эта глава посвящена преимущественно политике Германии. В гораздо более слабой, совершенно недостаточной мере Фэй рисует политику других стран. Однако и изложение немецкой политики, иначе говоря, изложение внешне политической системы Бисмарка является совершенно неудовлетворительным и чрезвычайно примитивным.

Это объясняется отчасти тем, что для эпохи Бисмарка Фэй использует чрезвычайно узкий круг материалов. Он ссылается на первую серию "Grosse Politik", публикации "Красного архива", на Bourgeois et Pages ³ да на Вертхеймеровскую биографию Андраши. Из обширной и интересной мемуарной литературы бисмарковской эпохи он использовал далеко не все - он ссылается на Бисмарка, Радовица, Гамманна. Однако Швейниц, Люциус, Ф. Бальхаузен, Вальдерзи и др. по-видимому остались ему вовсе неизвестными. Не использован им "Дневник Ламздорфа" из советских публикаций, а главное совершенно игнорируются все английские материалы. Но еще хуже то, что и те источники, на которые он ссылается, Фэй берет очень не полно. И быть может самое печальное это то, что Фэй по-видимому мало пользовался немецкой литературой, посвященной

³ "Les ongines et les responsibilites de la Grande guerre", Paris 1921.

Бисмарку, - литературой, надо сказать, весьма интересной. Это очевидно так, ибо иначе совершенно непонятно, как мог он опустить всю так сказать английскую сторону бисмарковской "системы союзов". Все обязательства Бисмарка перед царским правительством относительно проливов приобретают благодаря этому внешность чистой монеты и заставляют позабыть, что, предлагая русским Константинополь, он не только продавал им сокровище, лежавшее за семью замками, но что сам Бисмарк и был тем человеком, который занимался подвеской все новых и новых замков. В самом деле, как мог Фэй ни одним словом не упомянуть, что Бисмарк создал средиземноморскую антанту 1887 г. одновременно с тем, как он подписывал договор перестраховки с Россией. Нам представляется, что эта глава написана главным образом на основе разных компиляций. Сказанного достаточно, чтобы признать, что по работе Фэя никак нельзя получить полного знакомства с внешней политикой Бисмарка.

Переходя к отдельным замечаниям, следует отметить чрезвычайную примитивность изложения ликвидации русско-турецкой войны (совершенно опущены, видимо из-за недостаточного использования русских ⁴ и английских материалов - англо-русские переговоры, в сущности говоря предрешившие значительную часть постановлений Берлинского конгресса, и т. д.).

При изложении франко-германских отношений Фэй всюду следует бисмаркианской версии (даже в частностях - тревога 1875 г., особенно инцидент Шнебеле), несколько раз повторяя, что Бисмарк не думал вторично нападать на Францию. Это конечно, верно, но следовало бы прибавить, что Бисмарк стал на эту точку зрения лишь под давлением политической ситуации, особенно после опыта 1875 г.

Все-таки аннексию Эльзас-Лотарингии - первоначальный толчок к созданию всей бисмарковской системы союзов, всей "системы секретных союзов" вообще, Фэй считает огромной ошибкой.

Объяснение причин разрыва договора перестраховки в 1890 г. совершенно недостаточно. Все сводится к интригам Гольштейна, причем совершенно не вскрыты те внешнеполитические соображения, которые руководили тут немецкими дипломатами - именно необходимость сближения с Англией: обязательство относительно закрытия проливов "вгоняет клин" в отношения "между Германией и Англией", писал Гольштейн (Grosse Politik, VII, N 1374).

Перечисляя общие причины ослабления русско-германского союза, Фэй правильно указывает на германскую экспансию в Турции, как на явление, которое неизбежно должно было привести к краху союза. Но следовало бы добавить, что к 1890 г. это обстоятельство не имело и не могло иметь еще абсолютно никакого значения. Присоединяясь к точке зрения Гаммана, Фэй считает, что ошибка нового курса заключалась не в разрыве договора с Россией - все равно обреченного, -а в том, что он не был заменен договором с Англией. Фэй отказывается однако, следуя Гамману и другим критикам "нового курса" (Эккартштейн, Рахфаль), в подкреплении своего тезиса сослаться на авторитет железного канцлера и признать, что соглашение с Англией было и важнейшей задачей Бисмарка в последние годы его пребывания у власти. Все же Фэй примыкает туг к исторической концепции, служащей одним из "научных" обоснований западной ориентации современной Германии, а более глубокими корнями связанной с убеждением, что империалистические противоречия могут быть разрешены посредством соглашений, что достигни в частности Германия соглашения с Англией по колониальным и морским вопросам, - и катастрофы 14 года не случилось бы.

Говоря о росте милитаризма в 80-х гг., Фэй объясняет эго явление не обострением реальных противоречий, а именно "секретностью" бисмарковской системы союзов; эта секретность порождала всеобщую подозрительность и взаимное недоверие. Система союзов Бисмарка была на деле строго оборонительной, это Фей всячески подчеркивает; но именно то, что она была секретной, порождает и у Франции и у России сомнения относительно истинного ее характера и заставляет их вооружаться, на что Германия отвечает тем же.

В итоге следует признать, что глава об эпохе Бисмарка нас ни в коем случае не может удовлетворить. Даже старая, но блестящая работа Плена ⁵, не говоря уже о работе Беккера ⁶, гораздо лучше ориентирует в политике Бисмарка. Нечего уже и говорить о том, что абсолютно ничего нового Фэй здесь не дал.

Совсем другой характер носит остальная и основная часть книги Фея. Это блестяще, во всеоружии литературы и источников, необычайно просто и в то же время интересно, я бы сказал - изящно написанная работа.

В 3-й главе, озаглавленной "Система

⁴ Хотя надо заметить, что работой Горяинова Фэй пользовался.

⁵ H. Plehn, Bismarcks auswärtige Politik nach der Reichsgründerung, 1920.

⁶ O. Becker, Bismarck und die Einkreisung Deutschlands, I Teil: Bismarcks Bündnis politik, 1923. II Teil: Das französisch-russische Bündnis, 1925.

секретных союзов 1890 - 1907, образование тройственного согласия", Фэй прослеживает те сдвиги в международных отношениях, которые приводят в конце концов к тому, что "система секретных союзов" принимает характер двух противостоящих друг другу группировок.

В 4-й главе ("система секретных союзов 1907 -1914: тройственный союз и тройственное согласие в борьбе") он прослеживает, как и под влиянием каких факторов идет нарастание противоречий между этими двумя группами держав, приводящее наконец к воине, когда в 1914 г. разразился сараевский кризис. Этому последнему, "непосредственным причинам" воины посвящен весь второй том Фэя. Но в виду того, что этот "непосредственный" повод к войне разыгрался на почве балканского вопроса, этому последнему и в первом томе уделено особое внимание, по сравнению со всеми другими факторами, накалявшими постепенно атмосферу внутри "системы секретных союзов" перед взрывом 1914 г. Поэтому первый том заканчивается особой главой (пятой по счету): "Балканские проблемы, 1907 - 1914".

В отличие от изложения эпохи Бисмарка эти главы отличаются не только эрудицией, но и свежестью и оригинальностью концепции, которая конечно никак не сможет удовлетворить читателя-марксиста, но все же делает книгу Фэя одной из наиболее интересных сводных работ по истории международных отношении.

Неизбежное ослабление русско-германского союза приводит к франко-русскому сближение) в 1887 - 90 гг., а затем, после разрыва договора перестраховки, - к франко-русскому союзу. Это создает следующую ситуацию: две группы держав на континенте и Англия в своем "блестящем одиночестве", являющаяся как бы регулятором европейского равновесия. Обе континентальные группировки примерно равны по силе и именно поэтому они носят оборонительный характер: ни одна не может считать для себя желательным помериться с другою вооруженной силой. Отсюда неоднократные попытки сотрудничества тройственного союза с двойственным в эти годы (на Дальнем Востоке в 1895 и 1897 гг., в Африке 1894 г. и т. д.), отсюда то с той, то с другой стороны всплывающая идея континентального блока против Англии.

Но в этом последнем обстоятельстве и заключается слабое место всей системы. Понеся поражение от объединенной "Европы" в 1894 г. в Конго, в 1895 г. на Дальнем Востоке, в 1895 - 1897 гг. на Ближнем Востоке, вынужденная дрожать за свое положение в Египте, - Англия начинает стремиться выйти из положения изоляции.

В 1898 г. Англия пытается договориться с Россией (Фэй, не имея русских архивов, не мог знать, что эти попытки делались Англией уже с 1896 г. и были гораздо серьезнее, чем он думает), в 1892 - 1901 гг., - с Германией. Эти попытки ни к чему не привели. Тогда крах англо-германских переговоров о союзе приводит к союзу англо-французскому. Этот последний первоначально тоже не имел, по мнению Фэя, агрессивного антинемецкого характера. Для Англии он был необходим прежде всего, чтобы облегчить ее невыносимое положение в Египте и предотвратить возможность объединения континента, опасность которого, по мнению Фэя, могла казаться реальной в виду русско-германского сближения на почве дальневосточных дел. Сознательный курс на изоляцию Германии вовсе не входил в первоначальные планы британского кабинета.

Франции нужен был новой союзник, чтобы компенсировать упавшую в связи с Японской войной ценность франко-русского союза, и надо было договориться с Англией, ибо опыт Фашоды показал, что без согласия с Англией увеличение колониальной империи для Франции невозможно.

И однако помимо воли ее основателей Антанта сразу привела к обострению отношений с Германией, ибо она подтолкнула французов на захват Марокко. А это обострений в свою очередь, поставив вопрос об опасности войны и о вооруженной поддержке Франции со стороны Англии, неизбежно привело к фактическому перерождению "Антанты" в военный союз.

Вникая в концепцию Фэя, легко видеть, что с точки зрения этой концепции роковым является отказ Германии от союза с Англией. Если бы соглашение было заключено, оно помогло бы предотвратить взаимные подозрения, вызванные ростом морских вооружений, помогло бы избегнуть военные тревоги 1904 и 1908 - 1909 гг., предотвратило бы наконец создание Антанты и помогло бы достигнуть соглашения по вопросу о морских вооружениях. Но Кайзер, Бюлов и Гольштейн "упустили золотой миг, которому не суждено было больше повториться".

С проблемой англо-германских переговоров Фэй снова, как и при оценке политики "нового курса", вслед за немецкими публицистами и историками, вслед за Фишером, Мейнеке и др., возвращается к идее возможности совместного сожительства и развития двух империалистических держав на основе полюбовного соглашения. Нетрудно вскрыть, в чем заключается ошибка Фэя (ошибка, предопределенная его позицией буржуазного пацифиста). Для него основным мотивом немцев при отказе их от английских предложений было их неверие в возможность англо-русского сближения, "аксиоматическая" уверенность

Гольштейна в извечности англо-русского антагонизма, а затем опасение, что Германии придется защищать чуждые ей интересы Англии во всех частях света, и т. д. На деле же немцы отказались от соглашения с Англией именно потому, что оно было с самого начала невозможным. Обе стороны говорили во время переговоров на разных языках. Англичане толковали о политическом союзе, который им был нужен при обострении отношений с Россией и Францией как раз в эти годы. Немцам же союз против России был абсолютно не нужен, он казался тягчайшим бременем. Им нужны были колониальные уступки от Англии, им нужно было и "место под солнцем". И в ответ на английские предложения союза, они ответили требованием соглашений по отдельным колониальным вопросам, выдвинув формулу: сначала соглашения по колониальным вопросам и лишь потом - союз. Англичане на это явно не шли, одно-другое соглашение они, правда, заключили, на как раз эти-то как будто состоявшиеся соглашения и должны были убить у немцев всякую охоту продолжать переговоры. Сам Фэй едва ли не лучше всех других авторов рассказал, как, заключив 30 августа 1898 г. соглашение с Германией о разделе Португальских колоний, 14 октября следующего года англичане заключили соглашение с Португалией, гарантирующее последней неприкосновенность этих же самых колоний. Сам Фэй отмечает, что неверие немцев в готовность Англии поделиться с ними на колониальной арене было одной из причин срыва переговоров. Но Фэй не хочет понять, что раз немцы были в своей оценке правы, то соглашение было невозможным, ибо оно было для Германии бессмысленным. Если бы оно и было подписано, то это было бы фикцией. Английская буржуазия все свои надежды на выход из состояния экономического упадка возлагала на свою колониальную империю. Как она могла делиться с кем-либо своими колониями? Вспомним необычайное упрямство англичан в торге из-за такой сравнительно мелочи, как о-ва Самоа. Если бы союз и был подписан. Германия все равно должна была бы добывать себе колонии, а для этого не было иного пути кроме создания мощного флота; а это все равно бы привело к разрыву с Англией. Не могла Германия мириться с морской гегемонией Англии и этим отдавать всю свою торговлю, все свое экономическое развитие на произвол, на благоусмотрение Англии. Не могла Англия допустить роста германского флота, ибо это ставило бы в зависимость от Германии безопасность связей с колониями и угрожало бы целостности империи.

Это замечание мы считаем основным. Из отдельных ошибок отметим только оценку соглашения 1907 г, как односторонне выгодного для России, и банальное объяснение французских видов на Марокко необходимостью защищать границы Алжира от набегов марокканцев. Особенно важно отметить, что, подчеркивая, что Грей скрыл от кабинета свое согласие на переговоры с Францией о военной конвенции, Фэй все же никак не хочет признать, что Грэй очень хорошо отдавал себе отчет в последствиях этого шага. Фэй хочет изобразить этот шаг только как (хотя бы и самую тяжелую) "ошибку" Грэя. Вообще нам кажется, что иногда он слишком доверяет мемуарам Грэя, которые он сам же назвал единственной по мастерству апологией.

Наряду с отказом немцев от союза с Англией, наряду с "ошибкой" Делькассэ, как бы позабывшего, договорившись о Марокко с Англией и Испанией, договориться еще и с Германией, наряду с этим, ошибка Грея была, признает Фэй, одним из наиболее роковых фактов в истории "системы секретных союзов".

Переходя к изложению эпохи после 1907 г. (4-я глава), Фэй попрежнему остается в рамках очерка истории развития обоих "секретных союзов", в рамках чисто дипломатической истории. Эта эпоха характеризуется обострением борьбы между обеими группами держав, причем эта борьба "сопровождалась и обострялась" следующими четырьмя тенденциями. Союзы теряют свой первоначальный оборонительный характер и становятся наступательными: Франция начинает поддерживать балканские притязания России, Германия, хотя и с большой неохотой, - балканские притязания Австрии. Вторая тенденция заключается в том, что и Германия, и Франция Пуанкаре стремятся укрепить свои союзные связи, но с весьма различным успехом. Вследствие отхода Италии, Антанта усиливается за счет тройственного союза.

Третья тенденция в "развитии систем союзов заключается в растущих противоречиях внутри каждой группы держав: Германия недовольна балканскими авантюрами Австрии, Франция была будто бы обеспокоена балканскими авантюрами России. Однако страх перед соперником заставляет руководящие державы обеих групп поддерживать авантюры младших членов, чтобы сохранить и укрепить отношения со своим союзником. "Поддержка, которую Пуанкаре оказывал России, которую Германия оказывала Австрии, в большей степени объясняется желанием сохранить солидарность данной группы держав, нежели желанием войны ради возвращения Эльзас-Лотарингии в одном случае и завоевания европейской гегемонии - во втором". Но, ободряя Россию и Австрию на

Балканах, эта политика привела к "зияющей пропасти" в июле 1914 г.

Взаимный страх и подозрительность ведут к четвертой тенденции - к росту вооружений, которые в свою очередь еще более усиливают подозрительность и, заставляя принимать контрмеры, ведут к новым вооружениям и так без конца. Эта концепция довольно последовательно проводится Фэем.

Говоря об англо-германских переговорах о багдадской дороге, Фэй приходит к выводу, что в 1907 г. они сорвались из-за того, что Грэй отказался разговаривать с Германией tete-a tete, настаивая, чтобы к переговорам были привлечены Россия и Франция. Германия на переговоры вчетвером не шла, так как в этом случае она оставалась бы в явном меньшинстве. Грэй же не мог вести их иначе, ибо он боялся заключением сепаратного соглашения оттолкнуть своих союзников, ослабить союзные связи. По существу же вопрос был вполне разрешим, как это и показало англо- германское соглашение 1914 г., служащее для Фэя, как и Потсдамское соглашение, между прочим доказательством, "что вопросы экономического империализма разрешаются гораздо легче, нежели вопросы престижа, союзов и вооружений". Морское соперничество, агадирскии кризис и балканский вопрос были теми моментами, которые обостряли отношения между обеими группами держав в эпоху 1907 - 1914 г. г.

Основное место в 5-й главе отводится англо-германскому морскому соперничеству. Фэй в основном прекрасно излагает относящиеся сюда англо-германские переговоры. Наряду с этим мы можем отметить у Фэя ряд неправильных оценок. Так, он несомненно переоценивает серьезность намерений английской дипломатии во второй миссии лорда Холдэна. Правда, Фэй, отмечает, что Грэй не очень-то верил в возможность морского соглашения и чрезвычайно "ограничивал" задачи миссии, сводя ее к получению военной информации. Было бы однако более правильным сказать, что Грэй наперед точно знал, что никакого соглашения с Германией достигнуто не будет. Не даром он заранее заверил Камбона (французского посла), что он не заключит с Германией никаких связывающих его обязательств. На деле миссия Холдэна оказалась грандиозно организованным шпионажем (Холдэн, как известно, получил в Германии подробный текст нового морского закона с техническими подробностями), цинично наряженным в тогу пацифизма.

Можно отметить и неполноту изложения Фэя. Так, он почти ничего не говорит о первой миссии Холдэна.

Обострив отношения между обеими системами секретных союзов, англо-германское соперничество, марокканский и балканский вопросы вызвали у обеих сторон стремление укрепить союзные связи Фэй посвящает ряд страниц "укреплению тройственного согласия" и "возобновлению и слабости тройственного союза".

Характеризуя первое, говоря о перемене во французской политике, происшедшей с приходом к власти Пуанкаре, Фэй не дает никакого понятия об ее экономических причинах и ее классовом смысле. Вообще оценка политики Пуанкаре является у Фэя двойственной. При всей своей склонности отрицать одностороннюю вину Германии, Фэй отказывается признать, что Пуанкаре сознательно стремился к войне. Он и его сторонники только полагали, что в случае нового вызова со стороны Германии, вроде "прыжка пантеры", лучше воевать, чем уступить. А так как повторение конфликтов вроде агадирского было более, чем вероятным, то это, говорит Фэй, и заставляло Пуанкаре считать войну "неизбежной". В ряде случаев мы находим у него известную защиту Пуанкаре, хотя он и признает, что в целом он начал поддерживать балканские планы России и тем самым объективно придал союзу наступательный характер, которого он до тех пор не имел. Оправдание Пуанкаре мы находим у Фэя например тогда, когда, передавая точку зрения Пуанкаре на поддержку Сербии в албанском вопросе в ноябре 1913 г, он готов признать, что версия, изложенная в мемуарах Пуанкаре, колеблет достоверность донесений Извольского (Fay, т. I, р. 341).

В целом, оценивая политику Германии и Франции по отношению к своим союзникам, Фэй находит, что Германия в эти годы оказывала все-таки (невзирая на тенденцию к укреплению союзных связей) преимущественно сдерживающее, умеряющее влияние на Австрию на Балканах. Относительно Франции Фэй, в противоречии с рядом своих собственных верных замечаний, "затрудняется" дать ответ на подобный же вопрос в смысле ее отношений к России, вплоть до опубликования французских дипломатических актов.

Из всех моментов, обострявших отношения обеих союзных группировок, балканский вопрос играл, по справедливому замечанию Фэя, совершенно особую роль. Ему Фэй посвящает особую - последнюю - главу. Сначала мы отметим ряд слабых мест этой главы. Таковым например является раздел о миссии Лимана фон-Сандерса, в которой Фэй некритически воспринимает немецкую версию. Восхитительно также и описание миротворческой роли Грэя на Лондонской конференции. Но несмотря на ряд подобных промахов, эта глава является едва ли не лучшей в книг" Фэя. В целом, в оценке балканской политики царской России Фэй во многом

находится под несомненным влиянием концепции М. Н. Покровского. Со многими положениями Фэя мы можем здесь согласиться. Однако концепцию Покровского Фэй воспринял конечно не целиком и односторонне. Концепция М. Н. Покровского приводит несомненно к выводу, что правящие классы царской России форсировали войну в силу определенных классовых интересов. Фэй, во первых, ничего не говорит об экономических корнях русской политики, во-вторых, концепция, которая у Покровского является не антинациональной, а классовой, возлагающей ответственность за войну не на ту или иную нацию, а на правящие классы, - эта концепция у Фэя превращается в антирусскую, т. е. антинациональную концепцию. Ибо в первом томе Фэя совершенно очевидно проглядывает тенденция возложить ответственность за войну на недемократические страны - Австрию и Россию - и лишь во вторую очередь на Францию и выгородить Германию-Англию. Приветствуя антиантантовское, точнее антирусское и антипуанкаристское (хотя и с оговорками) направление книги Фэя, мы все же не можем вполне удовлетвориться его анализом, ибо он, отрицая понятие "виновности", все же говорит об ответственности наций, их правительств и отдельных лиц, не делая ни малейшей попытки поставить вопрос на почву анализа политики класса. Той задачи, которая является основной при анализе происхождения мировой войны с точки зрения историка-марксиста, а именно - анализа происхождения войны из объективных империалистических противоречий, - этой задачи Фэй конечно не решает. Более того, его концепция даже отрицает самую возможность такой постановки вопроса.

С точки зрения Фэя война является в конце концов все-таки грандиозным недоразумением, подготовленным существованием системы "секретных союзов", затруднявшей соглашение между державами. "Возможно, что если бы в июле 1914 г. удалось организовать новую конференцию", подобно Лондонской конференции 1912 г., "то это помогло бы предотвратить катастрофу".

В заключение еще два слова относительно перевода Фэя на русский язык. Несмотря на все недостатки этой книги, книги весьма "буржуазной" и весьма далекой от нас, мы все-таки считали бы, что перевод Фэя был бы полезен: ведь ничего лучшего на русском языке пока не имеется⁷. Книга Фэя несомненно была бы полезна работнику наших вузов и комвузов.

В. Хвостов

⁷ Работа Гуча имеется в переводе, который не может считаться вполне удовлетворительным.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - В. Хвостов:

Comments: